43: Ведомство мрака

Состав

Глазков А.И. 1979 г.р. – Автор и идеолог проекта, руководитель, врач.

Мацукевич Л.В. 1959 г.р. – Бытовой сектор.

Кашлач Д.С. 1984 г.р. – Ремонтник, хронометрист, младший научный сотрудник.

Продукты – 500 г/ человек день

Газ – 1500 г/ человек

Вступление

Походу № 37 «Архипелаг ГУЛаг» не было равных. Я, Глаз, влюбился тогда в регион Полярный Урал и решил обойти со временем все его столпы, а потом написать книжку страниц на двести с илюстрациями. Пай-Ер и Большой Ханмей уже есть в активе. Теперь нужны были Пик Обручева и Хойта Пэ. Апрель, как известно месяц для подобных путешествий наиболее благоприятный и подходящий. Летом тут не ходится по голой тундре. Каждый кустик цепляется за ноги, плюс ко всему топкие кочки, множество ручьев и рек. Зима то ли дело – все это утюжится лыжами. Февраль не годится. И световой день короток и морозы под или за сорок. Месяц март пишут, что пуржистый, когда метет большинство дней месяца. Май не подходит, тундра раскисает, распутица и каша. Так что апрель и только апрель. И билеты взяты были на 8 апреля.

Пошли втроем, но собиралось участвовать больше, да они как то мимоходом сняли свои кандидатуры.

0-ой день 8 апреля Полеты в разном формате

Мои сборы в этот поход были особенно тяжелы. Что-что,но делать закупки, складываться и прочее, этот этап я особенно ненавижу. Теперь это пришлось делать в четверг ночью. Поскольку в пятницу на работу. А там уж после работы и до отправления поезда не далеко. И как в отпуск и в дорогу, так обязательно какой еще косяк случится. Так оно и вышло, еще и с работы еле во время смылся. Коллеги-телепузики допытывались, чем я буду заниматься в отпуске.

- Буду лежать. Теперь я как все.

- ....шь ты, наверное. Позвоним и проверим, лежишь ли ты дома.

- Звоните. Куда мне теперь с моими пальцами, хватит, что на Эльбрус уже сходил.

Перед непосредственно уже отъездом пришлось понервничать неимоверно. Провожала меня жена. Получилось, что мы завозились и уже опздывали. Спешно сели в такси (благо всегда они стоят против моего дома). Водитель был приятного вида очкарик и скорее всего работающий таксистом не по призванию, а от нужды.

- Успеем мы за полчаса?

- Успеем.

Успели, но перед каждым светофором приходилось сильно напрягаться.

Провожали нас моя супруга. Ее сестра. Потом прибежал запыховшийся Сережа Новик в свитере, были Ленечкины знакомые – Вовка (с красивой фамилией со слов Ленечки) Свиточ, похож, как мне показалось, отдаленно на евгения Петросяна, а с ним две женщины мне не известные. Сережа Климович в своеобразном сером пиджаке и его жена Алена. Называть Леню – солидного дядьку Ленечка – придумала она, а раз оно впервые так услышалось, то так и стало приживаться.

В вагоне выяснилось, что я забыл два заранее уготованных листа для резки снега, это еще не катастрофа, потому что есть у Лени, добротный и легкий, изготовленный вышеупомянутым Вовой. Мне же было стыдно пред своими сотоварищами.

- Что сделаешь, вы меня можете в походе за это каким-нибудь образом наказать.

- Да мало, мало наказать, но мы, конечно накажем, но с этим будем тянуть, ведь ожидание наказания еще тягостнее, чем само наказание.

Поезд стронулся. Ехали удобно, без навязчивых пассажиров-соседей. Был у нас четвертый в попутчиках, какой-то парень, но он на долго куда-то уходил, а, как появился, то полез к себе на верхнюю полку.

Лыжи и рюкзаки уложили сверху, как обычно.

- Лучше положить по ходу поезда, - уверенно советовал Леня, - если по другому, то, когда поезд будет тормозить, свалятся.

Переехали в Борисове многоводную теперь по весне Березину. Снега теперь у нас уже нигде не было совсем. В природе царила сумрачная и влажная пора межсезонья.

Накануне мне звонил Леня и справлялся, что с собой брать в дорогу из продуктов. Я сказал, что пускай это его не напрягает, я позвоню товарищам, а у нас теперь это принято - укреплять на дорогу продовольствием. Я позвонил и все, как мне казалось, толково организовал. Двое опаздали. Один заболел. Что-то принесли провожающие, что-то взяли и Леня с Димой, но на три дня пути было явно не достаточно и мне опять было перед ними стыдно. Принесли и водки. Но я путешествовал теперь не в той компании, где она ценится. Тем не менее, я не брезговал себе налить и один.

В Орше в вагон зашел Максим М. Это Глаза друг. Максим летает на мотодельтоплане, с нами общается и дружит, кроме того собирается скоро пойти в поход.

- Приезжайте после похода летать. Будем проводить полёты.

- Приедем, обязательно полетаем.

- Вот, я тут взял, - Максим продемонстрировал полупрозрачный пакет.

- Поезд в Орше стоит двадцать минут.

- Значит, будем в ускоренном темпе, - Максим вынял бутылку и с хрустом отвернул пробку.

Пили в ускоренном темпе, что еле заметили мягкий толчок тронувшегося дальше поезда.

- Беги, Максим, может еще успееешь спрыгнуть! Следующая Смоленск.

И мы прислонились к окну. Поез уже набрал такую скорость, когда это уже последняя, чтобы безопасно спрыгнуть, и только тогда мы увидели спрыгнувшего Максима на перроне.

После Орши вагон совсем затих. Лишь сумрачно светили потолочные лампы. Раздался грохот и скрежет. На стол грузно и мешковидно слетел сверху массивный Ленечкин рюкзак, именно уложенный как надо, По ходу поезда. Рюкзак опрокинул кружку с недопитым чаем. Недопитый чай пролился Диме в ботинок.

1-ый день 9 апреля

Детско-воинский зал

Москва встретила нас сырой и пасмурной погодой. Мы обождали, пока разойдется поток пассажиров с поезда и тогда только лишь двинулись сами. Нам в метро на станцию Белорусская. Этот этап всегда адский. Руки заняты лыжами, санками, всякими там авоськами, все тяжелое. Затекают.

Сегодня выходной день и метро свободнее обычного. Мы благополучно проехали свои две остановки и вышли на Комсомольской. Как раз на улице пошел неприятный мокрый снег. Кое-где приходилось обходить лужи. В здании Ярославского вокзала Глаз нашел укромные малолюдные закутки. Называются зал № 5 и №6 "Для детей и воинских команд". Спрятались мы за массивной мраморной прямоугольной колонной. Вскоре принялись перкусывать. Леня нахваливал домашние сырники и кефир. Потом сделалось шумно. Пришла группа девочек среднешкольного возраста с двумя женщинами-руководителями. Быстрее всего художественные гимнастки или коллектив какой-нибудь самодеятельности. Глаз и Ленечка услужливо помогли им пройти, отодвинув в сторону тяжеловесную скамейку, иначе было нужно идти в обход.

Дети эти содержались в строгости. Они поели, перекусили, построились и что-то там давай репетировать на свободной площади зала.

- А что это вы тут сидите, - над нами неприступно и властно возвышалась мощная чкрнявая женщина в железнодорожной форме, - вам здесь нельзя. Вы не дети и не военнослужащие.

- Где можно?

- Там.

Пришлось перейти и расположиться по другую сторону мраморной колонны.

Глухонемой из Зыбушино

Прицепные вагоны Москва-Лабытнанги, в том числе и наш, поезда № 376 выглядели весьма ушатанно. Вообще в ту сторону ездит уже не тот контингент, что в поезде Минск-Москва: это работяги-вахтовики, газовщики, шахтеры, нефтянники, бичи - в основном пьющая и не обремененная интеллектом публика с предельно простой жизненной программой и потребностями. Проводницы нашего 12 вагона по своей представительности соответствовали самому вагону. Это были в принципе беззлобные дамочки не первой молодости: одна с красным неровным лицом, будто обструганная тупым ножом морковка. Другая сутуло-худая с опущенными книзу углами рта и прогенией (выступание нижней челюсти относительно верхней кпереди) и двумя немощными косичками, она была похожа на бабу Ягу.

От Москвы отъехали совсем не далеко. Еще были её только дальние пригороды. Тут завязалась потасовка. Псевдоглухонемой, каких немало шатается по поездам, продавал книги. Какой-то пассажир обозвал его педерастом. Глухонемой это услышал и они давай бороться.

- Разойдись! Зачем вам это надо! - пытался разнять потасовку плюгавый красный мужчинка с толстой сракой в зеленых спортивных штанишках и желтой майке. На сцене событий быстро появилась проводница-Баба Яга. Она была явно на своем рабочем месте. Её пронзительный визгливый голос быстро разнял дерущихся.

- Отпусти-и его, я тебе сказала! А ты вообще молчи! Ты немой!

Глухонемой пробовал огрызаться.

Сосед с боковушки

За окном смеркалось. Была промозглая погода. Шел дождь, который плавил последний снег Подмосковья. Напротив была боковая полка. Из окна вагона на полку тощей струйкой бежала вода. Здесь, подобрав под себя ноги и облокатившись на стенку, ехал уставший кавказец. Глаз предположил, что это азербайджанец. Еще рядом - кроткие, но обожающие выпить невысокие румяные плотники, отец и сын из Вологды. Они ездили в Можайск, где собирались подзаработать, но не подвезли материалы, да и еще что-то там у них не сложилось, и теперь приходится возвращаться домой не солоно хлебавши. Плотник сын, поддав с батей, сделался еще более румяным и стал грузить Ленечку, который само близко сидел. Леня терпеливо слушал то, что у нас считается правилом плохого тона: рассказывать про свои трудовые проблемы или болячки. Кого к примеру интересует чужая катаракта. Но парень это рассказывал с доброй искренностью.

- Это армянин, - указал он на дремавшего соседа-кавказца, - У него в Москве менты коньяк отобрали.

Выходя в Вологде, отец и сын-плотники отдали нам пакеты с какими-то салатами и пирожками.

- Вот возьмите, нам ни к чему, а вам то еще долго ехать, пригодиться.

Носом мы воротить не стали и принялись трапезничать, едва они вышли. Среди прочего всего была и курица-гриль. Мы ее как раз уже добивали, когда проснулся сосед-армянин с боковушки и принялся что-то упорно искать.

- А вы пакета черного не видели? - спросил у нас армянин.

- Нет, не видели, - жуя ответил кто-то из нас, отламывая последние кусочки курицы как раз таки из черного пакета.

2-ой день 10 апреля Районные пацаны

Проснулись перед Котласом. Котлас железножорожный узел. Поезд катается здесь туда сюда и минут по сорок простаивает на Котласе Узловом, потом на Котласе Южном. Вокзал Котласа Южного начали ремонтировать еще два года назад, но за прошедшее время не видно бросающихся в глаза сдвигов.

В Подмосковье мы видели немного снега, здесь ему по идее лежать еще и лежать, ан нет, какие-то жалкие остались лоскуты и дождь идет.

Мы проклеивали скотчем карты, чтобы не мокли, то есть Глаз с Леней, а Дима шил бахилы. Глаз напечатал хороших километровок, Дима же с Леней каких-то говняных двухкилометровок, но и их проклеили тоже.

- Глаз, а тебе не кажется, что мы вчера курицу того армянина сожрали.

- Кажется.

- Ну, а я смотрю, что пакет бесхозный в проходе, так и решил, что это тоже тех из Вологды.

- Мало того, что в Москве коньяк менты у него отобрали, в поезде какая-то полка бракованная попалась, что вода из-за окна льется, так еще мы тут голодным его оставили, курицу съели.

Публика в вагоне ухудшилась. Какие-то зомби на автопилоте постоянно ходили в тамбур курить. Иной, проходя мимо, пробовал остановиться и поинтересоваться, что это такое мы делаем, однако, быстро иссякали и разочаровывали свое нетрезвое внимание. Где вчера был армянин, подсела молодая девушка лет этак двадцати трех. Она была несколько в теле, но еще не совсем толстая, вот типа, как Венера Милосская, но не так, конечно, сложена гармонично. Мы с Леней все настаивали, чтобы Дима спросил, замужем ли она.

- А почему вы не можете спросить сами.

- Ну как то нам не идет, более уместно и корректно будет, если это сделаешь ты. Главное не робей, но и не назоляйся.

В итоге разговор завел Ленечка. Девушку оказалось зовут Лена и едет она в Ухту, а Ухта город второй в Коми после Сыктывкара, и не даром называют его "Жемчужина Севера". Добывают нефть и газ. А что касаемо населения - не менее 60 тысяч жителей.

Еще был Илья. Это был крупный и от природы сильный парень, но уже судя по габитусу, начавший крепко пить и жиреть. Добродушное лицо портила какая-то тупая мясистость, а широкую улыбку несколько бросающихся в глаза испорченных зубов. Компания, в которой был Илья, тоже ехела в Ухту. Подсели они должно быть в Котласе. Ребята все эти были водочного типа и выглядели старше своего. Наиболее авторитетным считался у них там Саша и преиодически каждый старался при удобном случае напомнить, что уважает Сашу. Саша был тоже кабанчик, как Илья, но тот чернявый, а этот блондин и уже менее добродушного вида. Была с ними всего одна баба. Молодая должно быть, но румяно одутловатая, в колготках и юбочке совсем ей не подходящих при сильно развитой бедренной части с варусной деформацией и в сочетании с тощей саблевидной голенью. Ехавшие в Ухту молодые люди уже напились до той степени, когда еще ничего не произошло, но было очевидно, что этот пьяный потенциал должен во что-то реализоваться. Так оно и получилось. Илья все обижался, что его никто не понимает.

- Да я же свой! Я ж пацан районный!

Районные пацаны подрались в тамбуре. Илья и Саша. Саша, наверное, убежал в другие вагоны. А разбушевавшийся Илья побил стекла и порезал себе предплечье.

- Р-р-рр-у-у-р-р!! Я его убью! - он был похож на медвежонка, которого несправедливо обидели.

- Сиди здесь и не куда не ходи я тебе сказала! Сейчас все кровью запачкаешь!! - визжала проводница-Баба Яга, когда тот все порывался пойти покурить, - Пассажиры, может быть в поезде есть врач!?

- Нет у нас врача, - сообщил Диме и Ленечке Глаз.

В аптечке был септоцид, лидокаин и иглы с кожными нитками, чем перевязать. Рана на предплечье совсем свежая и резаная. можно и зашить наглухо. Но я ведь не энтузиаст-студент возиться с бухими прощелыгами.

- Тебе в больницу надо, - убеждал его друг.

- У меня денег нет на больницу.

- Я тебе одолжу.

А у них все достаточно пргрессивно - в больницу не ходи без денег. А у нас все не так. По идее Илье или любому из этиз районных пацанов неплохо было бы сверху добавить, а у нас им приходится чуть ли не в жопу дуть.

В Ухте поезд встретила скорая с милицией. Илью приняли. Приходили сотрудники органов фотографировать выбитые окна и брать показания свидетелей.

Мы тем временем продолжали шить бахиллы. Глаз свои пошил говняно. Резиновые подошвы голошей были не совсем конгруэнтны с протектором ботинка.

- Фильмы стали совсем шильные снимать, - жаловался Глаз, - не помню за последние пять лет, чтобы что-то понравилось.

- Сейчас главное коммерческий вопрос. И вообще чтобы что-то требовать в первую очередь относись требовательнее к себе, - стал было уже обижаться Ленечка, хотя я не могу снимать фильмы, а требую как зритель.

Потом под уже более поздний вечер зашел долгий разговор на тематику эгоизма. Все втроем, как оказалось, понимают понятие "эгоист" по разному, но смысл похожий. В итоге, решили, что все мы втроем сейчас здесь собрались махровые эгоисты и что это нормально, что самый жаркий альтруист - это эгоист в высшей степени, который делает благо из популизма и личной корысти, а любой бескорысный поступок всегда тих и для окружающих не заметен.

3-ий день 11 апреля Гербалайф и его производные

Поезд продолжал идти на северо-восток. Сахан-да-ля-сахан-да-ля - стучали колеса, но больше жутко выли на поворотах.

В Ухте замест сошедших дебоширов сели группа детей и с ними тренер. Возвращались они с соревнований по классической борьбе. Невысокому тренеру было лет 40. Был он довольно приятной наружности, звали Александром Ивановичем. Дети были не балованными монстрами. Вели себя организованно и боялись, но быстрее всего, уважали Александра Ивановича. Последнему мы симпатизировли. Он, где уместно, пытался вмешаться в разговор, вставить реплику. Видать, скучно и дети надоели. Мы для себя узнали более расширенно, что собой представляют Воркута, Лабытнанги и Салехард. Что и там не тот товарищ правит бал. Что жизнь на современном российском севере не мед. Что чем далее, то хуже. Что Лабытнанги еще туда-сюда, то в Воркуте с работой совсем плохо. Что стали закрывать шахты. Чтобы оплатить коммунальные платежи, треть зарплаты и уйдет. Люди все бросают и уезжают, кто куда.

- А власти?

- Что власти. Им выгодно перевести Север на вахтовый метод. Не рентабельно содержать эту всю инфраструктуру, детские сады, школы те же.

То же я слышал тогда в 2009-ом на автобусной остановке в поселке Советский от одной из бабушек.

Сам Александр Иванович, имея малого ребенка и жену в декретном отпуске, уже не в состоянии заниматься тренерской работой и планирует уйти в коммерческую структуру.

- А как же дети? Вот эти вот самые, что с вами.

- Оставлю на пол ставки одну группу себе для души.

Александр Иванович заметил бабе Яге, что это за полка у него такая горбатая, что не возможно лежать.

- А что вы хотели. Это вагоны второй категории. На Полярной Стреле едте.

- Что я её еще сутки ждать буду.

Потом на сцену вышла женщина лет пятидесяти. Не толстая, но дряблая. От избытка пудр и прочих косметических средств была она не то коричневая лицом, не то фиолетовая. Женщина эта продвигала какие-то содержащие повышенное количество кислорода пищевые биодобавки. Теперь она грузила Александра Ивановича, тот слушал эту голиматью и рассматривал в журнальчиках рекомендуемую продукцию не без внимания или из вежливости, или из наивности.

- Ребята, а вот вы в горы вот пойдете, послушайте, вам это должно быть интересно.

- Да я считайте работаю с этим. Это все не эффективно (все эти препараты, которые что-то "улучшают, стимулируют, повышают, оптимизируют" мы называем - фармакологический мусор), - отрезал Глаз.

- Ну, опуститесь вы на землю. Нельзя быть такими самоуверенными, - уже обиделась тетя.

- Мы не самоуверенные, а трезво оценивающие свои силы и возможности. Если мы видим, что не можем куда-нибудь залезть своими силами, значит нам на эту гору не нужно, и мы туда не полезем, - пробовал дискутировать с ней Ленечка. Но фиолетовая женщина, любящая фармакологическую продукцию, уже окончательно обиделась и не желала с нами-негативами больше знаться.

А родоначальником и королем всех этих добавок и самой идеи распространения - сетевого маркетинга, как и всей этой незамысловатой экономической пирамиды, был Гербалайф. В свое время это было модно и мощно. Что говорить, на собрания Гербалайф попадали даже и наши с вами знакомые - Ленечка и Димонька. Но ни тому ни другому не преглянулся ни гербалайф, ни сетевой маркетинг. Да и мне несколько раз предлагали подобным заняться.

На разъезде Сейда нас отцепили от поезда № 376, который ушел на Воркуту и подцепили к другому Воркута-Лабытнанги.

Возле станции Собь мы в окно увидели нарты местных жителей. Они стояли в ряд, но хозяев не было видно. Леня пошел фотографировать.

Чем ближе мы подъезжали к Харпу, тем оживленнее делались пассажиры. Звонили родственникам. Оказывается, ажиотаж по тому поводу, что закрыли дорогу Лабытнанги-Харп в результате снежных заносов после пурги. Поезд идет от Харпа до Лабытнанги еще два часа, в то время как по дороге 40 минут езды. На надоевшем поезде пассажиры дальше ехать не хотят, и встречают их родственники и знакомые обычно в Харпе.

Женщины стреляют без предупреждения

Вышли на станции Харп Северное Сияние. Погода такая точно, как в тот раз: пасмурная и безветренная со слабоплюсовой температурой.

- Не удачно вы, ребята, приехали. У нас здесь сейчас самые метели, - поспешил нам сообщить проходящий мимо рослый и широкий железнодорожник.

- Мы два года назад были в это самое время, и отличная была погода.

- Теперь все поменялось.

Да, что-то поменялось. Снега теперь было значительно больше. Только отошли от станции, стоит легковушка занесенная по крышу снегом.

Асфальтовая дорога, тоже, хоть и укатана, покрыта им на весь свой поперечник. Как отошли метров пятьсот от станции, тронулся и неторопливо пошел наш долгий запыленный состав с двухсекционным замазученным тепловозом локомотивом.

Нам было нужно в сторону карьера. Щит со строгими надписями предупреждал, что там проводятся взрывные работы. При дороге, когда мы поднялись на горочку, стояли бытовки. Из одной вышла тетка в ватнике.

- А ну-ка! Куда! Не пущу! Вы куда это!

- В горы.

- Горы не там, а вот там. Зачем вам в горы?

- Мы идем на озеро Гердиз Ты.

- Там склады со взрывчаткой.

- Не нужны нам склады со взрывчаткой. Мы раньше с дороги сойдем, свернем на озеро, - настаивал Глаз.

- Ну, смотрите у меня. Там склады со взрывчаткой и женщины охраняют, так они стреляют без предупреждения.

Так по укатанной дороге пешком мы дошли до озера Мертвое. Сразу напротив теплым желтым светом освещали территорию, огороженную столбами с колючкой , мощные прожектора - это те самые склады. Глаз с Димой с насыпи дороги спустились без лыжей, решив одеть их на льду озера, но утопли по пояс в снегу и теперь заманивали Леню. Снаряжать лыжные крепления и обуваться в них я начал по старинке, как и раньше, без перчаток. Оказалось опрометчиво погорячился, тотчас противно заболели пальцы. С последствиями отморожений на Эльбрусе теперь придется считаться. Некоторые места уже заполнились грануляциями под струпом, который пока не отошел. Что тут говорить, пошел в очередной серьезный поход побитой собакой. И форма физическая не та и руки-ноги до конца не зажили.

Леня не соглашался спуститься и одевал лыжи на дороге. Уже в темноте мы прошли Мертвое озеро вдоль. Все также стояла лиственица, возле которой мы поставили палатку в 2009-ом. И все было то, да не то. В стороне появился новый фонарь-прожектор и бытовки. А на месте тундры восточнее озера, местность была перепахана обезображивающими насыпями. Здесь готовился некий не то котлован, не то под что-то разравнивали площадку.

Ветра почти не было, но если бы он был, то отвал насыпи с восточной стороны закрывал от него, как нельзя лучше. Мы поставили покатую приземистую желто-оранжевую палатку-тройку с зимней юбкой, которую присыпали снегом и голубую рыбацкую без дна, которую использовали отныне, как камбуз-кухню, причем весьма успешно. Четыре градуса мороза на термометре. Вокруг тихо и покойно. Глаз, выпивший пару стопок индуцировал рассуждения о глобальном и вечном.

3- ий день 12 апреля

Замок Святого Грааля 2

День начался многообещающе и погоже. Он был не солнечным, но ясным. Из-за дымки гор не было видно, однако тундра просматривалась далеко на многие километры.

Дежурным был у нас сегодня Дима. Он наварил в камбузе на газу манной каши с орехами и изюмом. Глаз лет десять, а может и двадцать, не ел манной каши, но точно помню, что не любил ее в младшей школе. Теперь ел её как бы заново, можно сказать впервые. И ничего, вполне съедобно.

Возле балков, что неподалеку в стороне, ожила техника. Там начался рабочий день. Близко к нашим палаткам подъезжала синяя блестящая Татра и с грохотом вываливала из вместительного кузова крупные куски породы-боя. Вылезли из кабины два приветливых парня с расцарапанными лицами. Спрашивали у нас, что обычно принято. Здесь, говорят, будет завод. Не то асфальтовый, не то еще какой.

- Это «районные пацаны», - с иронией квалифицировал их Ленечка.

- Почему?

- Лица у них расцарапаны, бухают и деруться.

К этой одинокой лиственнице, под которой мы тогда в 2009-ом ночевали, завод не подобрался и она осталась в неудел.

- Ты, Леня, сходи и её сфотографируй, не то Сережа Климович может очень обидеться. Назовем её лиственницей Климовича. Потому что он тут был. А Чича, Чича то под её комель выбросил тогда шоколадку.

Сережа Климович был модным персонажем в разговорах. Упоминали его, если не ежедневно, то часто.

Шли с тогда еще увесистыми рюкзаками на северо-восток по тундре, редкие делая привалы. Глаз тянул небольшие санки-самоделки, кстати, Сережей Климовичем и сделанные, и которые он вообще в конце маршрута собирался выбросить. Леня с Димой мешки-подушки из толстого

поливинилхлорида, такой же материал, что наружные баллоны моего катамарана. Они мало чем отличались от гермомешков для водного туризма, но только в ответной горловине части снабженные отверстиями с кольцами-люверсами, куда следует пропускать верёвку. Эти поливинилхлоридные волокуши называются «Жучками». Выглядят презентабельно и более выгодны, нежели саночки Климовича. Вместительные, удобно распахивается горловина, и можно очень быстро спаковать или вынять нужную вещь.

Ко второму привалу подошли мы к озеру Гердиз Ты. Здесь был все тот же низенький примитивный рыбацкий сарайчик. Пошли мы дальше по льду озера в противоположную часть, где был небольшой задутый снегом железный короб. Его то и сараем не назовешь. Издалека тогда еще истинные размеры его оценить было нельзя. Глаз, чтобы стимулировать группу идти назвал его Замок Святого Грааля. Этот замок, согласно мифологии искали в дебрях рыцари, но не посвященный его не видел. У нас было все по другому, наоборот. От сарая что тогда, что сейчас трудно было отойти. Если в тот раз устал Товарищ Полковник и требовал ночевать и ставить палатку, то теперь появился подлип – мощный враг в лыжном походе, ещё более значительный, чем тропежка. Глаз с Димой на пластиковых лыжах пока еще скользили. Леня мог идти на своих деревянных Бескидах по следу вторым или лучше третьим, и тогда было более сносно.

26-ой квадрат

Но дело пока ещё как будто шло. Запланированно было дойти до того квадрата карты, где реку пересекает горизонтальная координата 26. Полого поднявшись от озера, мы оказались на водоразделе. А дальше разошлись траектории маршрутов с походом Архипелаг Гулаг. Разошлись, чтобы еще раз пересечься и в самом конце совпасть и слиться.

Мы шли косо к реке Большой Ханмей по тундре с угнетенным редколесьем. Встречались узкие карликовые елки, корявые лиственницы с грубой причудливой кроной и различные северные кусты.

Как я и обещал, встречались нам и необычные белые птицы. Но голова и шея черная и тоже кончик хвоста. Размером они значительнее голубя, но уступают курице. Приблизишься к такой птице – порхающе взлетает, но садиться не далеко. При этом издает звуки возмущения, словно лай, но не лай, как бы прерывистое ворчание. Это самец полярной куропатки, мне ребята сказали.

Мы продолжали двигаться на северо-восок по многочисленным природным неровностям, кочкам и воронкам, утюжа засыпанные снегом кусты с торчащими наружу жидкими прутиками. Начался пологий спуск, на котором я намял не привычные к лыжным креплениям пальцы. Минут пятьнадцать присели на льду Большого Ханмея. Дальше идти не хотелось, но был нужен 26-ой квадрат.

Лед с большего был присыпан снегом, а местами, где снег сдуло ветром, голубел бирюзой. Мы только еще находились в преддверии гор, край этой большой долины обрамляли пока только сопки, которые вниз переходили в бесконечные плавные тундровые увалы, а вверх километров пять видимости, а дальше мешала дымка.

Наверное, потеплело и температура пошла в плюс. Возможно от реки пдомокал снег. Начался подлип. А идти выгоднее всего на ближайшем участке было нужно по льду, чтобы не траверсировать склон берега с частоколом флоры. Здесь запахивать стали все втроем. На всем протяжении налипала тяжелая снежная масса. Нога глубоко в снег не проваливалась. Короче, пошли пешком.

До 26 квадрата дошли. Место для лагеря выбрали сиротливое и не презентабельное. В пределах видимости было все то же – ничего импозантного. Ассортимент декораций был строго-скудный. То были продуваемый ветрами бугор правого берега реки и несколько неправильной формы и симметрии коричневатых лиственниц. Леня обожает костер, который был, если работнуть, возможный, но золотой в этих условиях. Отказались. Пришлось строить стенку. Строительный снег был представлен одним или двумя слоями в виде не одинаковой толщины распространения по площади, что геологи называют «линзой». Но коллективным трудом стенку соорудили обильную. И выше палатки и по трем сторонам пириметра. Кладку ложили грубо, неотесанно и сикось-накось.

Под вечер ветер стих совсем. Вся незамысловатая и трудоемкая работа была сделана, готовился ужин. Глаз в походах такие моменты любит, блаженно сел у порога кухни и запустил руку внутрь чума, где была бутылка, и развел себе как надо и сколько надо. Был красивый закат, один из немногих в этом походе, или, пожалуй, такой единственный.

Из-за сопок послышался далекий железнодорожный шум, который далеко распространяется в такое вот вечернее время при безветрии. Мы еще недалеко отошли от Харпа.

Выяснилось, что я забыл утром фонарик.

Вспомнилось за ужином, что 50 лет, как Гагарин полетел в космос.

4-ый день 13 апреля

Крумкольский Провал

Ночью произошло спонтанное саморазрушение стенки. Рухнул наружу один её угол. Образовался Крумкольский Провал. Дул не очень сильный, но всепроникающий и неуютный ветер. Солнце пробивалось сквозь облачную вуаль и светило не тепло и ласково, а термоядерно. Эти лучи его не грели, но были какие-то сверхизбыточные и испепеляющие кожу. Пришлось одевать не только очки, но и одноразовые хирургические маски.

Воду к завтраку набирали из реки. Если продавить в определенном месте снег, то в след набегает вода.

Вышли в дорогу не рано не поздно, во сколько не известно. Световой день так долг, что времени особого значения не придавали. Хронометристом определили Диму, у которого есть в фотоаппарате белоруское время, не то зимнее, не то летнее.

Я что-то еще собирал, как говорится завозился, а Ленечка с Димой выступили. Смотрю, спальник лежит и пакет, из горловины его видны Ленины драпированные штанишки в мелкую клеточку. Я это схватил в охапку. Бегу, кричу, но все бестолку, ветер в мою сторону. Хоть бы кто оглянулся. Топят.

- А я думаю, от чего стало все так хорошо вмещаться в рюкзак.

Я пошел с ветром в спину налегке за своим. К Крумкольскому Провалу.

Убежище Чаусы

Был не сильный мороз.Ветер постепенно окреп и гнал навстречу снежные змеи. Продвижение наше резко замедлилось. После второго перехода. Его величество Подлип. Ровная плоскость реки позволяла ехать на Динамомашине Глазова. Рюкзак кладется на лыжи, сзади цепляются санки, и вся эта привязь тянется волоком. Все пошли пешком. Леня с Димой несли рюкзаки на плечах: динамомашина Глазова исправно шла только у

Глаза. Река была бесконечна, декорации сменялись очень медленно и были похожи одна на другую. Все среднестатистические туристы любят уютный, длинный и не напряжный Каскаснюнъйок. Здесь в этих предгорьях все не так, уныло и депрессивно. Романтизировать дикую и однообразную пустыню умеет общепризнанный в мире Чингиз Айтматов, хорошо это у него получается завлечь в однообразие, но то пустыня.

Про природу севера мне ничего толкового художественного не попадалось, что ни про север, то с советской идеологической начинкой...А мне нравиться это нордическая и одинокая монотонность.

В середине ходового дня обедали, сидя на рюкзаках. К сухобезводному режиму жизни еще не привыкли. Нередко попадались нам трещины во льду со стоящими поверх лужами воды.

Задачей ходового дня был ручей Прямой. До него и дошли, даже немного более. Заинтриговал бросающийся в глаза орографически справа локальный участок, отличающийся от других, выделяющийся из окрестного пейзажа и претендующий на уют.

Он серел издалека более обильной по росту и более кучно растущей флорой. Глаз ходил в разведку. Там была в рельефе морщина ручья, которая скрывала от ветра. А обилие сушин в кустах и даже заваленная с расщепленным стволом лиственница обещели костер. Так и порешили стать в этой ложбине-убежище.

Глаз на коврике притянул для очага камней, поросших пузыристым зеленоватым лишайником. Леня с Димой соорудили палатку и камбуз-чум, который оказался не востребован. Выяснилось, что у Ленечки слетел чехол с рюкзака (когда он шел замыкающим и никто этого не мог видеть). Совешенно без надежды, но для очистки совести он выходил на берег, может где увидит. Тщетно.

Костер горел бодро и самостоятельно. Тем не менее его нужно было постоянно смотреть, уж больно быстро он пожирал немощные дрова.

Леня сварил сногсшибательный супчик. В состав входила колбаса из куриного филе. Такую придумал брать турист мастер спорта Лёксин. Глаз приставал Ленечку рассказать на кого похожь Лексин, а на кого Сережа Латокурский.

- Не бывает ни на кого не похожих людей.

- А я на кого похожь? - отмахивался Ленечка.

- На моряка, капитана, боцмана. Фуражка только нужна.

Ужинали со смаком на улице. Ветра не было, погода этому способствовалa.

5-ый день 14 апреля Фактория Ханмей

После этого утра стали всегда заводить будильник спустя 8,5 часов с того момента, как пошли спать. Потому что поднялись чуть ли не в обеденное время. Гомонили неизвестные птицы, а солнце светило с адской интенсивностью. До первого дуновения ветерка разделись до маек. Костер капризничал и был далеко не так эффективен, как вчера. Глаз сварил пюре, видимо пожалел или не подрассчитал с водой. Оно получилось такое густое, что плохо шло, но съели всё. Собирались, учитывая сосвсем уж позднее время выхода, как-то спешно и слегка нервозно. Выходили по Глазовски.

Глаз выехал последним на динамомашине. Чего-то не хватало. Ба! У Ленечки и Димоньки в руках палки! Вот оно что. Пришлось бежать обратно к месту бывшего лагеря за палками.

Река быстро испортилась. В одном месте её пришлось переходить поперек, где поверх льда бежала вода. Глаз ехал с динамомашиной и естественно подмочил рюкзак. Остальные свои несли на плечах и пробовали идти на лыжах. Река ушла в сторону. Мы продолжали идти вдоль по

плоскому совершенно лысому тундровому пустырю. Здесь проезжал Буран с санями и пробежало несколько оленьих упряжек. До конца дня мы сопровождали эти следы, а ежели на время их и теряли, то неизбежно позднее встречались они нам снова.

После впадения ручья Лоизабтольба встретился зияющий ледяной разлом. С поверхности льда вниз стекали тощие струйки воды. Вода в ручье сверхпозрачная и чистейшая.

Погода большую часть дня оставалась солнечной и способствовала фотосессии. Впереди долину обрамляли теперь уже не сопки, а горы, более высокие и ребристые. Частенько река не читалась. Да и на карте в основном обозначена, как с рассыпным, многорукавным типом русла.

После впадения Правого Ханмейшора долина значительно сузилась. Идти по ней нам предстояло сегодня еще много. С двух сторон часто впадали ручьи, из круто ниспадающих и глубоко прорезающих хребты коротких и прямых ущелий.

На поверку идти оказалось гораздо больше, чем ожидали. По карте, кажется, что близко, а топить и топить. Темой дня было добраться до фактории Ханмей. Здесь, согласно карте, нанесены строения и даже что-то когда-то добывали - обозначены шахты. Поэтому мы уповали обнаружить сегодня уютный балок с печкой и запасом угля.

Но только ничего не осталось от фактории Ханмей, от шахт. Было на её месте лишь плоское дно долины, ограниченной горными склонами. Из снега торчали на разную высоту редко раскиданные и лапчатые серебристо-коричневые вербы. Подумали про костер. Можно, но дорого. Поставили первым делом чум, где дежурный Глаз обосновался готовить ужин. Леня самоотвержено и тщетно пытался добыть воду.

Быть дежурным не столь неприятно и тягостно. Удобно и уютно расположиться в рыбацкой палатке без дна.Сопят голубые васильки горелок, источая тепло. А ты сиди себе, дозируй, помешивай, да пробуй.

- Леня, а кто такие маргиналы?

- Это диссиденты, деклассированные элементы или пограничные люди, находящиеся между противоположными социальными группами.

- Лёня, а кто такие оппотртунисты?

- Те, кто ведет политику приспособления к обстоятельствам. Оппортунизм - это беспринципность и соглашательство.

- А-а-а.

- Советская власть очень любила навешивать какие-нибудь ярлыки. Особенно, если надо было в чем-то обвинить.

На ужин у нас обыкновенно был какой-нибудь наваристый суп. Также чай. Для Глаза рюмок пять или шесть. Потом следовали непродолжительные филосовские разговоры. Первым шел укладаваться Леня, последним Глаз. Из двух тамбуров палатки один по какой-нибудь причине был не рабочим и заблокированным.

Динамика погоды отрицательная. После багрового заката небо обложило. А завтра идти через тяжелый перевал, но если не распорядится как надо погода, то есть окольный более простой путь.

Лене исполнилось сегодня 52 года.

6-ой день 15 апреля Наш путь во мраке

Дежурный по кругу снова Дима. Мы с Леней ему искусственно насаждали имидж младшего и относились с ироничным, но добрымискусственным покровительством. Все у него было как будто не так. Миски он не имел, а ел и пил чай из гигинтской кружки (еще в поезде кто-то из пассажиров обозвал её сиротской). Ложку он брал, но потерял и теперь пользовался гигантским матовым плексигласовым черпаком. Никаких черпаков раньше в походы мы не брали, но, когда собирались на Эльбрус, завхоз Сережа Margasan настоял, чтобы черпак был. Купили и черпак. Теапрь оказалось, что без него уже никак.

Завтрак был молочно-манным. Что касаемо погоды, то в рамках лыжного похода, она сегодня была ужасной. Плюсовая температура, обложенное небо, метет снежная крупа, сильный ветер и слабая ограниченная видимость. Какой там перевал и переход через хребет, дядя Борис заругает. Сегодня без вариантов - обходим массив Харбейхой запасным окольным путем (пока в этой части маршрута таковые были предусмотрены).

аправились мы сразу на запад, преодолевая легкий подъем, Леня с Димой тоже приспособились ехать на динамомашине. Ветер со снегом нам пока помогали, поддавая в спину. Те, что на оленьих упряжках, явно были не дураки, куда и зачем ехали лишь им известно, но пока пути наши совпадали. Через два часа, когда мы шли уже на спуск, вмятины от копыт и следы нарт стали устремляться в низовья Пайпудыны. Нам наоборот, в её верховья на север и через следующий водораздел.Хорошим ориентиром выступал разлом с отвесными стенами ручья Кемьрезьрузя, к которому нужно стать строго спиной повторяя направление.

Погода сделалась гаже. Стала плотнее снежная крупа и окреп ветер, теперь уже не попутный, а навязчиво задувающий в ухо. Санная привязь Лени была совсем не совершенна. Через носики лыжей он протянул какие-то совсем ветхие и разволокненные бечевки, которые постоянно рвались при троганьи с места.

Наступила положительная динамика погоды, когда шли долго и плоско со слабым подъемом. Справа, то есть на востоке мрачной, неприступной стеной возвышались километровые пирамиды Понпельиза. Дальше, когда несколько стих ветер, в сносных условиях успели отобедать чаем из термоса, салом с сухарями и арахисом с изюмом.

Водораздел как будто преодолели и долина пошла якобы на спуск. Здесь уже Глаз оплошал (но там трудно было не оплошать). Начали мы подниматься похоже, но не там и спустя час вылезли на косое плато. По нему далеко в попутную сторону оказалось, что идти нельзя. Поперек плато пересекало траншееподобное ущелье очередного ручья. Вдоль него нам и пришлось спускаться в нужную долину, вдоль гребня снежного надува. В это время начался дождь.

- Я следы медведя видел, - разволновался Леня.

- То ж не медведя, а росомахи, - убеждал Глаз, - Я на Кольском видел. У медведя отпечатки не такие и шагает шире.

- Живности здесь, конечно, побольше, чем в Хибинах, - поддержал Леня.

Следов зверей различных размеров мы на самом деле видели премного. Визуально в основном это были или птицы или зайцы, последние неимоверно крупные и грузные.

Погода после того, как мы спустились с косого плато, сделалась еще ужаснее и была уже по настоящему Глазовская. Ветер усилился и стал лупить крупный дождь. Меня перед походом предупреждали, что Ленечке в походах в основном не везет, Дима тот тоже регулярно попадает в какую-нибудь жопу. Собралась лизергидная смесь - гарант плохой погоды. Оставалось просто нести этот крест.

Подмокать мы стали очень быстро и решили дождь переждать, начали ставить палатку-камбуз. Юбку старались присыпать хорошо, но получалось плохо. Приходилось несколько раз присыпать повторно. Ветер норовил сложить чум, стенки удерживали руками изнутри и подпирали спинами.

Растяжки трепыхались, издавая пропеллерный звук. Стенки вибрировали и пели.

- Наш путь во мраке, - скандировали что-то библейское время от время то Дима, то Леня.

Варили чай, обуреваемые негодованием, мол, как это так, пошли в поход в сезон, а тут такая жесть, причем еще дождь. Хотя это был только первый по настоящему непогожий день, мы предчуствовали, что далеко не единственный. Леня сообщил, что сбывается прогноз Вовки Свиточа почти в точности. Дождь барабанил снаружи бойкой и трескучей дробью.

- Дима, а ты еврей? - почему то вспомнил Ленечка.

- Нет.

- А ты Глаз, еврей?

- Нет, и я не еврей.

Леня рассказал семитскую историю. Про сотрудника с работы.

Дождь пересидели, но небо продолжало свинцово хмуриться и могло разверзнуться в любое время снова. Пока я собирал утварь, адски замерзли мои мокрые и больные руки. Они отогрелись, когда мы возобновили наш путь во мраке и стали подниматься на очередной водораздел. Идти теперь было блажью. Подъем пологий и приятный, а дождь больше не возобновлялся.

Мы и сегодня выполнили программу дня и стали в заплпнированном месте. А я вам скажу, что напланировал я плотно. По 15-20 километров в день. Спасал нас очень длинный световой день. Ходовое время было почти неограниченным.

Подходящее место нашли в относительно прикрытом от ветра выходе ущелья ручья Снежный. Вытоптали на ступенчатом склоне в пологих местах площадки под палатку и чум. Юбки дя верности привалили камнями. В профиле ручья была найдена небольшая мшистая лужа. Вода определенно отдавала травой, но это все равно лучше, чем долго топить воду из снега.

Развязался разговор про заявки маршрутов и придание походу официального статуса, словом про организованный туризм. Конечно, тут пошло много за, много против. Леня больше сторонник ходить организованно, хотя да, есть в этой организованности и свои недостатки. Глаз с Димой организованно никуда не ходили и отсилы можно им присвоить статус значкистов, и, разумеется, никуда официально нельзя будет обоих первое время выпустить, пока не получат более серьезных регалий. Оба допускали, что да, много в этом хорошего, в этой последовательности, иерархии. Но многое связывает и к чему то обязывает, что требуется тогда жесткое подчинение руководителю, что проходить так, а не иначе, как мы сегодня собирались скажем пройти сквозь массив .... А так пошли окольным путем и день не потеряли. Короче и Глаз и Дима авантюристы и предпочитают погулять и отдых дикий, без маршрутных книжек. Дима так тот еще на поверку оказался большим дромоманом, чем казался. Раньше в группе много было людей и про свои путешествия повествовать было недосуг. А тут и в Турцию оказывается ездил, в Грузию, на байдарках по Каме и пр. Так еще, если официально, то руководительнесет ещё и уголовную ответственность за несчастный случай. Мне больше импонирует руководить формально. А ходишь априори с людьми разумными и все чаще и вернее решить тактические вопросы можно советом.

7-ой день 16 апреля

Лучик мой любимый ЛМЛ

Поднялись, как завелось по Диминому будильнику в телефоне. Время на фотоаппарате Сanon плюс три часа. Время было очень формальное, но нам нравилось. Скорее всего выходили неимоверно поздно. Дядя Борис заругает. Но и становились, всегда светло было. А если занимались сумерки, то они были столь долги и перманентны, что и стемнеть толком не успевало, как мы уже ложились.

Удача, стало казаться, нам начинает способствовать. Только мы собрались выступать, как в мутном, но высоком небе, образовалась трещина.

Через трещину пробился первый солнечный лучик. Тучи его не задавили. Трещина раздалась пуще, и образовалось голубое окно, которое постоянно ширилось. Дальше непредсказуемо быстро происходила коагуляция и фрагментация облачного фронта. От угрожающей массивности и незыблимости которого осталась лишь вуаль-поволока. Началось все с лучика. Теперь же солнце низвергало ядерные потоки света, которые отражались от плотного, осевшего от мокроты, но ослепительно блистающего снега. Нам, туристам, ничего для счастия большего, кроме погоды и не было надо. Теперь то хоть было видно, по каким уникальным и живописным мы ползаем местам. Не то, что скучно-однообразная долина Большого Ханмея. Ещё одно обстоятельство нас воодушевило и добавило уверенности дюже. Леня с Димой угрюмо снарядили инертные динамомашины Глазова и впряглись в упряжку. Температура особенно на солнце плюсовая, подлип. Мимо с шипением стоя на лыжах на спуск проехал Глаз, сзади тянулась колбаса-привязь - санки. Они словно выступали стабилизатором якорем, какой тянет за собой идущая вниз по течению баржа, чтобы не заносило в поворотах.

- Я же говорил, не будет подлипа! - мною замечено, что не столь плюсовая температура способствует полипу, сколько свежий недавно выпавший пухляк или просто рыхлый снег. Пухляк оседает и лыжи скользят снова.

Тут уж и Дима с Леней стали на лыжи. Тогда дело пошло. Лыжи приятно шипели по белоснежному блестящему снегу. Скорость движения была неимоверно высока. Теперь уже сзади возвышались пирамиды Понпельиза с верхами, затянутыми дымкой.

Идём на спуск. Но лыжно-солнечная идиллия не была долгой. Вскоре возникла тенденция к обложению неба. Лёня быстрее уж давай делать кадры с флагом организации профсоюзных работников. А мало ли - не будет потом подобной возможности. Как в воду глядел. А с профсоюзом кто как не Лёня дружен тесно. Выступает на соревнованиях по лыжным видам спорта и имеет первый разряд!

Ситуация спогодой развивается здесь не то что быстро, стремительно, особенно, если ей предстоит испортиться. Так было и теперь. Испортилась. Прошел какой-то час. И снова мгла, мрак, ни хрена не видно, и нас подпудривает время от времени свеженьким снегом. А навалит нового пухляка и опять эти подлипы, тренажер Kettler и мессилово.

Мясо

Остановились обедать перед мостом через ручей Круговой, по которому мы и спускались. Здесь когда то шла дорога в один из самых мрачных лагерей сталинской эпохи Харбей. И месторождения молибдена те давно заброшены и лагерь ликвидирован. Мы там были в Харбее (поход № 37). Фермы моста были когда то сложены из бревен на совесть. Мост был пока еще крепок, чтобы стоять пассивно, но без эксплуатационных нагрузок. Кое-где некоторые бревна и фрагменты настила были спилены неизвестными, но для известных целей - на дрова.

Пока обедали, снег повалил хлопьями. ветер был не сильный, но, как водится в зимнем походе, идешь - жарко, а стоит на немного дольше, чем надо, присесть, сразу начинаешь подмерзать. Пошли на север по тундре. Видимость была еще туда-сюда. Было за что зацепиться глазом: кустик то, где какой бугорок, камень или проталина. Но на стрелку компаса периодически поглядывали. Стрелка в нужное положение становилась лениво, сначала поколебавшись. Причем Лёня откуда-то взял, что здесь аномалия магнитного склонения колоссальная - 17 градусов к востоку.

Старались и это учитывать. Двигались довольно быстро, пока левее, то есть западнее, и ниже не заголубел лед безимянного озера. Здесь возникли навигационные пересуды, но решили продолжать идти на север, пока не наткнемся на реку. На Пайпудыну вышли еще часа через полтора-два. Река представляла собой скучный снежный желоб среди такой же непаханной целины и мрака. В туманной дымке через непогоду на востоке серела череда скругленных сопок, на них удобно было опираться, чтобы представлять, где мы ходим. А потом еще вот: встретился на пути среди этого всего давно белого серый кустик одинокой вербы с поникшими как у наших плакучих ив ветвями. А все равно ведь и по непогоде на лыжах классно в походах ходить. Я еще на Полярный Урал зимой пойду. Люблю я, что сделаешь, Полярный Урал.

Запланированный график хода пока удавалось держать. Мы прошли сегодня то, что запланировали, и решили заработать себе бонус: прошли три километра сверх того, пока нас не начал брать подлип. Место для ночевке оказалось предельно аскетичным. Перспективы в ближайшее время найти что-либо другое не предвиделось. Был здесь желоб Пайпудыны, снега и три или четыре рахитичных кустика. Весомым достоинством было наличие тут превосходной серповидной промоины, к краю которой можно было осторожно подойти и набрать перемешанную со снегом воду с помощью лыжной палки-удочки. Снег, плавающий в воде становится похожим на клестер, вот такой самый каким клеют обои.

Голубую кухню и оранжевую спальную палатку поставили мы весьма во время. Поставили на совесть. Какими бы мы не были неудачниками и бедовыми туристами, но кое в чем нам и везло. Не знаю, пройди мы еще полчаса, как бы мы разворачивали лагерь. Разыгрался буран, хлесткий, плотный, упругий и беспощадный. Стенки чума прогнулись параболами внутрь так, что его внутренняя площадь сократилась настолько, когда при работающих горелках там может находиться один только дежурный, то есть Леня. На улице было мясо. Буран над Глазом с Димой пробовал издеваться. Оба заиндевели и покрылись снежными наростами, но терпеливо ожидали ужина, находясь снаружи. Наконец взвизгнула молния и Леня сообщил нам о готовности трапезы.

Глаз ни разу не смотрел фильм Берегись автомобиля целиком, и просил Леню рассказать сюжет. Леня отмахивался, что это не рассказывать надо, а смотреть, но пришлось рассказать, а вот от рассказывать сюжет фильма Белые росы уже отказался категорично. Одним словом, в походе мы не скучали. Морадьный дух группы оставался высок. Всегда хватало оптимизма.

- Вот мы сидим в чуме, а там снаружи такое мясо, - восхищенно сравнил контрасты заснеженный Дима.

Накал страстей снаружи стал утихать, но погода давала понять, что халявы не будет. Все термины, что касаемо непогоды мы использовали и когда их запас иссяк, стали называть эту всю бель и движущуюся снежную взвесь одним словом Пайпудына.

8-ой день 17 апреля Прощай Пайпудына

Следующий по кругу дежурю я. Поднялся, как и полагается, по будильнику. Первым делом надо идти за водой. Погода задничная. Ветер не сильный, хоть и теперь не метет, но мрак беспросветный. Не заставил ждать себя и ветер. Он все усиливался после завтрака, а, когда выходили, окреп до навязчивых пределов и стегал теперь сзади по капюшонам курток колкими снежными гранулами. Ничего не было видно, только разве определялись смутные силуэты стен, ограничивающие долину, да и то больше интуитивно. Шли мы в этом молоке упорно и зомбированно. Причем еще и пешком, не на лыжах, поскольку очень быстро нас взял подлип. Но ноги почти не проваливались и волокуши тянулись легко. Так продолжалося час, другой, третий. Не мед непогода за Полярным Кругом.

На север ответвлялся узкий и обрывистый рецессус. Можно подниматься и там, однако успех сомнителен, есть вероятность попасть в таких местах в надувы. Глаз тоже уже что-то понимает в северных горах. Продолжали идти дальше (уже было не далеко), пока Пайпудына не закончилась. Прощай Пайпудына. Может с той стороны хребта, в Азии, там нас будет окружать хорошая погода. Для нас хорошая это теперь любая, когда не метет и не идешь в молоке. Мы стали подниматься круче, не сразу отыскав в этом белом мутном мареве нужный аппендикс заканчивающейся долины. У Лнечки тесемки на жучке были совсем не совершенны, она оторвалась и быстро поехала под действием своей силы тяжести вниз, в сторону Пайпудыны. Ходил Леня не долго, нашел свою жучку в начале выполаживания.

Дальше шли, словно в какой-то мрачной сказке, скорее всего из Норвежского народного эпоса. Больше ощупью, ориентируясь на рельеф, на ветер, который должен быть неприменно в спину, но периодически движение на всякий случай согласовывали со стрелкой компаса. Каждый темный предмет был ценен, каждый выделяющийся камушек, за какой можно было зацепиться взглядом. Слева прямо рядом с нами появилось нечто серое и необычно контрастное. Мы приблизились еще немого – это край надува. Здесь начинается ручей, стекающий в западную сторону. Идем, значит хорошо, по самому верху, то есть по самому водоразделу.

В общий вес нашего груза значительный компонент вносит альпинистское снаряжение, которое пока бесполезное и даже лишнее. Теперь вспомнить пришлось про кошки. Пологие, столообразные и продуваемые ветрами верха покрылись теперь ледяной корочкой. Если еще чуть–чуть мороза добавить, и смерзнется под этой корочкой рыхлая основа, будет каток и без кошек уже никак.

Выше и дальше морена стала более неровной и грубой. Ехать на динамомашине мешали нагромождения скальных обломков. Пришлось периодически менять способ ходьбы, то так, то этак.

- Глаз! Что это, что это! Это трига!?

Из тумана мрачно и триумфально-величественно вырисовалась геодезическая тренога.

- Это же наша высота 648,8.

Короткая фотосессия у трегопункта. Других объектов для фотосессии не было. С помощью таких фотографий удобно отчитываться, если бы шли по строго заявленному маршруту, хотя подошел бы и любой другой трегопункт – кто же проверит.

Когда обедали, с востока на непродолжительное время отврылась нашим глазам обширная панорама, вполне достаточная, чтобы спозиционировать наше местонахождения и оценить окрестности. Получалась расходящаяся с картой и противоречащая голиматья. Если бы не этот тригопункт, то можно и растеряться. Дневной план на сегодняшний день был уже пройден. Теперь мы зарабатывали себе бонусы впрок.

На подъем по ровной снежной целине и уветренному насту превосходно тянулась динамомашина Глазова. А на спуск её и тянуть то бвло не нужно. Она бежала впереди, только требовалось её осаживать, сдерживая веревкой.

Вскоре выяснилось наше точное местоположение. Помогло двухгорбое повышение в хребте. Мы поднимались на седловину. С той стороны должна быть широкая долина Крестовой реки. Так оно и оказалось. Из серости, но уже при достаточной видимости проступили мрачные треугольные стены восточной бровки Крестовой. Спуск вниз оказался значительно более крутой, чем тот, что выдают на карте. Склон лавиноперспективный, но не сегодня. Сырой зернистый снег уложили здесь равномерно плотно. Спускаться старались строго вниз.

Задничный ходовой день подходил к концу. Было по прежнему пасмурно и умеренно ветренно. Видимость была вполне преемлимой. Непогода, «молоко», слепота, пурга и ветер быстро истощают, но у нас всегда были послабления и надежда.

Глаз пошел за поворот склона, где на карте обозначено понижение. Логически там должна быть щель. Так и есть. Издалека было видно, что там превосходное убежище от ветра. Туда без пересудов и направились. Убежище оказалось на поверку еще значительнее – были здесь по истине грандиозные надувы. Такие надувы, что нас уже никакой непогодой отсюда не выбьешь.

Так мы опять ночевали в Европе, хотя пять минут назат тому были на Азиатском континенте.

Первой поставили рыбацкую палатку, без которой уже мы свой быт не представляли. Глаз на ужин сварил превосходный суп, однако жидкий. Тогда Леня предоставил в распоряжение универсальный загуститель – некие хлопья, кукурузные или там еще какие-нибудь другие. После этого варево сделалось еще более пикантным и аппетитно-питательным.

Леня рассказывал за ужином как пошел на Домбай в сентябре, а там случилась непогода и снег выпал, к чему они были не готовы и пришлось сходить с маршрута.

С невзгодами пока получалось справляться, и более того мы имели четыре километра форы.

9-ый день Крестовая. Перевальный. Большая Уса.

С нами соседствовали куропатки. Птицам до нас не было никакого дела. Да и у нас с ними интересы не пересекались.

Дежурил Дима и впечатленный уютными надувами фотографировал наш импозантный лагерь из разных ракурсов.

- Ну, Глаз, спасибо тебе, что такое место нашел.

- Ха, так у меня же чутье.

Погода облачно дымчатая с нестабильным ветром и неизвестной перспективой. Мы продвигались по границе Европа-Азия на север. По этаким плавным и обширным увалам высотою метров по 600. Идти нам ничего не мешало, но, казалось, получается ни шатко ни валко. Шли на лыжах, которые скользили сначала хорошо. Однако, все время что-то мешало. Или рюкзак, или постоянный затяжной подъем, может дело было в подлипе, который волей-неволей, а бывало давал о себе знать, особенно потом. Его величество подлип... А может, так только казалось, что мы медленно идем, ведь на этих безжизненных пузырях рельефа так мало каких-нибудь объектов, что расстояние скрадывается. Редкие среди снежной целины нам попадались камни. Они и только. Лишь к обеду наша троица пересекли траекторию маршрута Архипелаг ГУЛаг, мы тогда из Немуръегана перходили при ослепительно солнечной погоде в низовья Перевального ручья, и, был момент, норовили свалиться в долину Крестовой. Позднее, когда сменили позицию, уже сзади стал виден гигантский разлом ущелья Немуръёгана со своими черными отвесными стенами, на которых не удерживается снег. Нам нужно сегодня добраться до высоты 734. Я стал прикидывать, что по верхам не выгодно, и решил свалиться обратно в Европу, в Большую Усу, вдоль которой потом и подниматься. Я ни с кем это не обсуждал, просто стал заворачивать к западу, вызвавшегося потропить Диму. Потропить, здесь вам не Хибины, это довольно условно, но часто по следу шлось легче. Но бывало и наоборот, что скользит лучше по целине. Миновав таким образом самый исток Перевального в виде пологого желоба и пройдя водораздел, мы свалились с небольшой погрешностью метров на 300 к северу в треугольное понижение, откуда формировался кулуар нужного нам ручья. Здесь подлип заставил нас опять стать на ноги, а лыжи тянуть на привязи. Кулуар в верху был узок и, как того и следовало ожидать, оказался локально задут.

Дорогу нам преградил слоистый и отрицательно нависающий снежный карниз. Увидев это, Леня выполнил не выгодный по силам маневр: вылез обратно и обошел траверсом по верху. Глаз поднялся сначала по крутому склону по камушкам без вещей. В одном месте, где было удобнее всего опереться рукой, чтобы переставить опорную ногу повыше, на камень недавно обильно насрал какой-то зверёк. Из-за этих фекалий пришлось делать лишние телодвижения, вязнуть и размочаливать снег. Глаз спустился обратно. Полез с вещами Дима.

- Ну что ты там, вылез! Говно видел!?

- Да-да, видел!

- А задел?!

- Нет, не задел!

- Ну, и как мне теперь подниматься (я рассчитывал, что он разминирует)!

В том кульминационном самом крутом месте пришлось опираться руками на две палки плашмя. Лыжи и санки вытягивали на веревке.

Дальше был красивый и душевный спуск-траверс. Кулуар стал шире и один его борт был пологий. По дну идти было не быгодно из-за этих же самых снежных надувов. Когда рюкзак не прешь на плечах, а он едет на динамомашине, еще и на пологий спуск, хорошо думается. Открылся локальный солнечный проствет, который сиял нам мягким оранжеватым светом через долину Изъяшора из тундры. Этот просвет соответствовал тому пути, по которому мы в 37 походе из гор уходили в тундру, уходили то есть домой.

Долина Большой Усы была плоской и довольно широкой. Без каких либо признаков флоры. Вокруг ни кустика. Мы снова стали на лыжи. Подлипа не было. Прикинули время, сговорились, что идем ещё час и там становимся. Растянувшись, двинулись вверх. Уклон пока был самый минимальный и не чувствовался.

За час продвинулись мы довольно значительно. Более того, был обнаружен уютный надув возле орографически левого берега. В нем мы как раз и разместились. Строго над нами была высота 734. Фору за день мы потеряли, но снова наше движение соответствовало запланированному графику.

10-ый день 19 апреля Ведомство мрака

Дальше долина Большой Усы разделяется. Основной рукав её начинается с запада, ручей там вытекает из озера. Другие отвилки и притоки заканчиваются короткими слепыми карманами. Здесь же и водораздел между Большой Усой и Гэнахадатой. Визуально выглядит это, как разделение долины направо, налево и прямо. Нам прямо и незамысловато. А дальше было суждено погрязнуть и сломать весь сценарий похода, ибо началось сплошное мессилово. Мы до сих пор боролись и успешно шли свой маршрут, Но непогода нас сегодня остановила.

Сначала пошли полого по долине, потом в узкую щель на подъём. Глаз попутал правую лыжу с левой, походка стала, как будто насрал в штаны. На привале выяснилось, что сломал щечку крепления. Дима у нас был за ремонтника и тотчас выдал мне новую щечку и отвертку. В пять минут все было готово.

- Сколько мне еще можно щечек сломать?

- Одну только и только правую.

Подъем становился все более крутым и навязчивым. Из-за возрастающего угла подъема неизбежно появилась отдача, и идти пришлось лесенкой вверх до выполаживания.

В каких-то полчаса все смешалось в доме Облонских, закрутилось, подул ветер. Полетела снежная крупа, все плотнее и плотнее. Очень быстро стала ухудшаться видимость. Такой вот он у нас непогожий 43-ий поход. Мы упорно и терпеливо продолжали косо подниматься, почти траверсируя пологий склон. Карту понимали и куда идти знали. Но не видно ни хрена, а что поделать. И так продолжался неполный час, пока мы не «стали». Кругом сплошное молоко. Видимость метров сорок. Ветер дул встречный, упруго напористый. Бытует мнение или кажется логичным, что все такое сильное и стихийное продолжается обычно не долго. Пургу решили переждать, сидя на рюкзаках. Сплошное молоко, видимость метров 40.

Первый час сиделось сносно, второй уже тягостно. Под конец второго часа стали замерзать мои отмороженные пальцы, как на руках, так и на ногах. Пришлось залезть в спальник. Чтобы не соскальзывать по склону, воткнуть ледоруб, в него упереть рюкзак, а самому как бы выше на него прилечь. Спрятал и голову от мчащихся снежных вихрей. Стало мерзнуть бедро, - под него положил скруток коврика.

Где-то плюс один, самая холодная и сырая погода. Ведь лучше мороз. Небольшой мороз подсушивает и тогда теплее. Долго ли так лежал, коротко, выглянул, наконец, как там Дима, не околел ли совсем: я видел, что у него мокрая спина. Леня с Димой давно уже не сидели, а рыли котлован, выпиливая снегоблоки. Они ложили уже второй ряд стенки. Я тоже присоединился к строительству, что-то делать всегда легче, чем так вот тупо лежать и ждать манны небесной. Хорошо, что запомнил, где лежат лыжные палки, и их удалось откопать. Если бы по нашим следам, которые, уже, правда, замело, шел следопыт, то он бы недоумевал, зачем мы становились лагерем в таком неприглядном месте, на этом голом продуваемом склоне. Напоминаю, что по прошествии довольно продолжительного времени, погода в лучшую сторону нисколько не изменилась. Здесь ведомство мрака. Здесь погода выпадает непродолжительно и случайно.

Стенка росла путем коллективных усилий, точно также как и углублялся карьер, откуда добывали блоки. Под прикрытием стенки и покровительством котлована было уютно и безветренно, здесь не било по лицу это жесткое снежное крошево.

По кубатуре наше убежище получилось с сарай. Стенка была по всему периметру ямы. Уместились мы внутри с палаткой и камбузом-чумом. Смастерили удобный вход. Как раз время было уже вечерним. Если бы даже вдруг под вечер и распогодилось, уже куда-либо выдвигаться было бы не выгодно.

Результат дня был почти нулевой. Как ходовой он был потерян. Пройти удалось километра четыре. При той непогоде, что была до этого, можно было увидеть хоть какие-то ориентиры. Мороз в походе – это наш друг. Ветер очень мешает, но к нему можно притерпеться, а может он быть и попутным. Первый наш враг – это вот такое как сейчас «молоко».

Когда лагерь устроен, появляется настроение и оптимизм. Начались разговоры, пошли рассуждения.Глаз напевал песни.

- А ты это откуда взял? – поинтересовался Дима.

- У Егора Летова.

- Значит это он перепел, была такая группа Черный Лукич, их это песня.

- А-а.

- А тебе, Глаз, Ария нравиться?

- Когда-то и кассеты покупал, но устаешь от нее быстро. Jron Maiden и теперь, бывает, слушаю. Ну, здесь и сравнивать нечего. Леня, а Муслим Магомаев это, хоть голос или не голос?

Леня объяснил, что голос еще тот, хотя раньше он что-то недопонимал, а теперь переоценил.

- А, Самоцветы, Леня, это сильно? - Глаз очень любил задавать Лене альтернативные вопросы, особенно, если они хоть как то еще были связаны с советской эпохой. Леня сначала ко всему этому относился настороженно, но потом привык и распространялся о чем-либо довольно охотно.

Потом вспоминали семь чудес света, но назвали только шесть, а что еще одно, так никто не мог вспомнить.

11-ый день 20 апреля

В тепле Монгольского Хурала

Когда поднимаешься утром, самое долгое и неприятное обуться и одеться. Замерзшие ботинки, бахилы. Обуться – это целый процесс. Я все это проделал первым, поскольку был дежурным, и выглянул наружу через щель в стенке. Все то же молоко, только ветер дует с точностью до наоборот: не с севера на юг, а сегодня с юга на север. Я залез обратно в палатку.

- Что там?

- Как что? Молоко.

Решено было спать еще три часа.

Через три часа дело обстояло лучше. С сорока метров видимость увеличилась, пожалуй, до ста. А двести если, - это уже шикарно, можно будет идти. Пока позавтракали, уже не только можно стало, а даже нужно идти. Массивные тучи с размытыми нечеткими границами, будто кто-то невидимый и могущественный, стал разгонять гигантской метлой.

Собирались весело.

- Все бока уже отлежали, - с довольством и оптимизмом сетовал Леня.

- Хоть увидели, где находимся, - тоже обрадовался Дима.

- И не в тепле Монгольского Хурала,

А в мерзлоте Полярного Урала, - скандировал на разный манер Глаз.

- Леня, а что такое хурал? - осторожно поинтересовался Дима.

- Это парламент в Монголии, - с видимым удовольствием объяснил Леня.

- А причем здесь тогда парламент Монголии?

- Ну как причем! – особенно высоким голосом подхватил Леня – Сережа Климович, когда сочинил этот стих, приписал Монгольский Хурал для рифмы, только и всего, или как Бутусов пел – «…сказал фараон… Тутерхамон…»

Наша пустая болтовня была подчас очень занимательной и легко могла касаться совсем любых тем.

- В сказке о царе Салтане или в Евгении Онегине Пушкин не позволял себе никаких лишних отступлений для рифмы, при всем моем уважении к Сереже Климовичу, - продолжал Ленечка.

- Да там все у него по теме, - добавил Дима.

Сорок минут мы траверсировали пологий склон, пока не спустились в кулуароподобное углубление, перед которым Леня едва не свалился с края надува. Игра света совсем предательски его замаскировала. Учитывая, что шли на понижение, санки-волокуши ехали впереди, они то и указали, что больше ни шагу вперед. Надув обошли, потом по кулуароподобному углублению вышли на плоский простор, где согласно карте должно быть небольшое озеро.

Солнце устроило нам буйство света. Теперь-то мы только толком увидели, где ходим. Справа виднелись чудовищные отроги с обрывами, спускающегося к Генахадате безымянного массива.

Лёнечка шел первый и немного растерялся. Но здесь довольно всё было очевидно. Возможность отсюда выйти одна – на юг назад или на север вперед. Для спуска пригоден только один кулуар от следующего озера, что образовалось в небольшом цирке. Все остальное обрывы и скальные стены. Леню стало заносить то туда, то сюда. Я что за ним, что за Димонькой заметил: так и норовят прижиматься к склоном и траверсировать их с набором высоты.

Черный квадрат Малевича и Белый квадрат Мацукевича

Мы остановились всего второй только раз. Недолго музыка играла – небо уже нам не нравилось. Все развивалось довольно быстро, по закономерному сценарию.

- Что-то мне кажется, что будет опять «Наш путь во мраке», - пессимистично предположил Глаз.

- Может еще так и так выйдет, - не соглашался Дима.

- Надо не рассиживаться, а валить быстрее.

Мы и не рассиживались, поскольку хорошо знали, что пригодная для спуска к Хадате щель только одна и еще в нее надо выйти. С запада громоздились мрачные гранитные пирамиды, которые уже забеливались молоком.

Свалить не успели. Всё, труба. Нас тоже поглотило сплошное молоко. Видимости и сорока метров не будет. Часа полтора от силы продержалось окно в непогоде. В отличие от вчерашнего, сегодня хоть не метет – уже благо.

- Посидим. Дядя Борис заругает. Скажет, надо было сидеть.

- Давайте посидим.

Присели.

- Ладно, надо идти. Может, и неделю придется сидеть.

Сняли лыжи и пошли пешком. Снег был рыхлый, и мы его просто лопатили, что было значительно дороже, чем идти на лыжах. Но мало ли куда на лыжах попрет, а есть куда, в том числе и к пращурам.

Повел Глаз. Старался так, чтобы ветер задувал одинаково в ухо. Гм, странно, почему понижение пошло налево, не должно так быть. Поставил в снег палки на расстоянии размаха рук. Так и есть, правая выше. Надо проверить, что у нас там по компасу. Вот .....! Обратно на юг идем. Бес лукавый спутал. Дальше я уже каждый шаг не сводил со стрелки взгляд. А еще Леня говорил про аномалии магнитного склонения к востоку. Лучше немного забирать на запад, градусов двадцать. Там нас не пустит стена, а увлекаться на восток нельзя – там обрывы.

Перпендикулярно нашему движению шли следы. Это прошла туристическая группа в составе трех человек с волокушами, причем не на лыжах, а пехом.

- Глаз, а что это, интересно за следы?

- Что же тут интересного, когда это наши.

С черепашьей скоростью мы продолжали продвигаться на север с небольшим отклонением на запад. Когда же будет этот цирк с озером. Леня предложил прикинуть по координатам навигатора. Наши карты-километровки порезаны таким образом, что мы могли знать только широту. Вертикальная разметка была, но без меток секунд. Но нам как раз теперь важнее была привязка к координате широты. Взяли двухкилометровку, смежный с нужным лист. Определили широту горы Харнаурды Кеу. Она на 3,7 секунды южнее, того, что выдал нам навигатор. Взяли километровку с этой горой, состыковали с нашей и отмеряли на север 3,7 секунды. Получилось, что мы находимся на цирковом озере, которое как раз и ищем.

Молоко и сплошная бель. Не за что зацепиться Глазу. Леня фотографирует. Эту серия кадров можно окрестить «Белый квадрат Мацукевича». Это такой же мрак, как и черный квадрат Малевича, мрак такой, что вот-вот глаза на лоб вылезут.

- Хоть бы камушек какой увидеть, - мечтательно захотел Глаз.

Ровно через пять минут навстречу из белого мрака выплыл гигантский валун-останец со снежным надувом-воронкой по своей периферии.

- Видишь, Глаз, какой чемодан нам попался, все как ты заказывал.

Камень-гигант еще не скрылся из вида, как лыжи, санки, жучки поползли, опережая нас, а еще шагов не будет и ста, как их пришлось придерживать. Начался резкий спуск. Дима изобрел такой способ движения, когда прицеп пропускается между ног, причем лыжи едут задом наперед. Выходило довольно успешно.

Про Хадату раньше песни слагали

Впереди и ниже был виден весьма четкий уровень. Вариантов три. Самый благоприятный, что это перегиб склона, и два плохих – обрыв или козырек надува. Обрыва по идее там быть не должно, ибо по спускающемуся направлению, похоже, что были мы там, где нужно.

Леня с ледорубом ходил проверить. Перегиб.

- Кулуар там, конечно, капитальный.

Кулуар был довольно крут и широк. Он был зажат в черных каменных стенах, справа особенно отвесных. Спускаться старались по следам товарища. Глаз замыкающим и из-за этих следов товарища прицеп из лыжей и санок, что ехал впереди, кувыркался и путался. Поэтому я отстал. Товарищи ожидали в месте соединения кулуара с таким другим и где склон выполаживается.

Вскоре стали и на лыжи, возле замерзшего выхода воды наружу в виде многочисленных голубеющих сосулек.

Не менее 500 метров мы скинули высоты. Ниже погода была уже не та. Это не молоко, просто пасмурно с видимостью в несколько километров. Впереди зиял просвет долины реки Хадата, а то, что виднеются три домика - не иначе как бывшие строения метеостанции Хадата. Река Хадата вместе с озером Хадатаюганлор - место пересечения большинства маршрутов этого обширного региона. Большинство лыжников старой школы лыжного туризма знают про Хадату. Слагали про Хадату даже туристические песни (я, правда, не слышал). Да, действительно, лыжники здесь ползают, даже в такой дерьмовый, как выдался в этом году сезон: от зданий метеостанции вел в нашу сторону лыжный след в ту самую щель, из которой мы спустились.

Вечерело, хотя, какое там. Вечереет здесь, как минимум часов пять. Впереди вздымались вверх черные и суровые, ограничивающие долину Хадаты скальные гребни. На востоке, куда течет река, мрак и ничего не видно. Интереснее всего вид на запад. Плоскость продолговатого овального озера, зажатое с двух сторон отвесно вздымающимися горами. И все это тоже во мраке, в котором не постоянной величины, то ширящееся, то ужимающееся светло-оранжевое окно надежды. Озеро необычное и по живописности в погоду может тягаться с более известным озером Сейдозером, что в Ловозерских тундрах.

Из зданий бывшей метеостанции пригодным для бивака было лишь только одно. Кирпичная печь с подом, две комнаты, одна темная и убогая с импровизацией некого топчана. Разумеется, панцирные кровати - обязательный атрибут подобных хижин и домиков.

Сразу искали уголь, хотя кирпичные печки углем не топят. Угля не нашли, но были дрова, именно в таком количестве, сколько нам как раз и надо. А что более, то надо заготавливать из строительного мусора, коего здесь с запасом на долгое время. Леня с мальчишеской удалью обследовал и другие здания. Потом Дима вызвался сходить к реке за водой.

- У нас инициатива цениться.

- Ну вот, а я как раз сам и собирался пойти.

Глаз был дежурным и взялся растапливать печь. Лене все равно делать было нечего, потому что ждали воду, давал советы.

Печь разгорелась, но пока не нагрелась, через щель между дымоходом и подом стал чадить дым.

- Ничего, вот нагреется, так и тяга будет, все в трубу будет уходить, - не растерялся Глаз.

- Заделать бы чем щель.

- У нас стеклоткань есть. Она уже ни к чему нам, и прогорела и мокрая постоянно.

Тогда мокрую стеклоткань уложили трубочкой, где сквозь щели светились злые ярко-оранжевые всполохи. Теперь осталось дожидаться воду.

- На горизонте появился наш младший научный сотрудник, - с удовольствием сообщил Леня.

- В окно виден?

- Да, должен быть виден.

Но в окно был виден лишь серый тундровый бугор, да щель в массиве горы, та самая, откуда мы пришли.

- Идет! Уже почти здесь, - спустя десять минут воодушевленно сигнализировал Леня.

- Тогда пошли смотреть.

Он шел уже вровень с сараем с обрушившейся крышей и нес лыжную палку наперевес, по обоим концам которой висели котелки.

Спирта остался последний стакан. Его перелили в кружку, и теперь бутылку можно было тоже использовать, как тару.

Погода стала хуже, в помещении сделалось сумрачно. Неожиданно стало пахнуть пластмассовой гарью, и комната наполнилась удушливыми газами.

- Что это?!

- Что это?

- Это ж наша стеклоткань горит. Лучшее враг хорошего. Это просто вредительство, - с довольным видом ворчал Глаз, отскребая от металлического пода то, что можно было отскрести (а он уже успел выпить две рюмки и был в предвкушении, что есть ещё).

- Пошли на улицу, подышим. Здесь пускай пока проветрится.

Выходили, подышали. Вернулись. Мало проветрилось. Выходили ещё.

Потом было все душевно и чинно. Покойно неподвижным лепестком пламени горела свеча. Гудела печь. Через открытую дверь пышило жаром, по стене бегали зловещие огоньки. Глаз варил борщ "Глазовский" с мясом и из высушенной в духовке свекловичной стружки.

В настенном шкапчике обнаружили две банки маслин. Лёня загорелся идеей съесть одну банку. Глазу эти маслины по боку, но поддержал Младший Научный Сотрудник. Банку съели очень быстро, потом писали на стене послание нашим последователям.

Ужинали и пили чай, сидя у печки. С наслаждением.

- Дима, а Дима, про что песня "Милая моя"? - Леня, как и Глаз, ни с того ни с сего мог затеять какой-нибудь абстрактный разговор.

- Ну-ну, она про разлуку эта песня.

- Глаз, а про что эта песня, ты как думаешь?

- Про супружескую измену, вот про что.

- То есть вы оба хотите сказать, что эта песня про блядство?

- Да, про блядство, но только это преподнесено в лирической форме.

Всю идиллию похода нарушала не задавшаяся погода. Она и теперь была не перспективной. Не было надежды, что завтра рассеется этот мрак. А между тем мы подошли к Пику Обручева, оставалось только пройти несколько километров к западному краю озера, а оттуда начинается ущелье, которое и выводит к острому ребру этой горы.

12-ый день 21 апреля Метель Тройка

Еще раз мы убедились, как зимухи расслабляют. На улице мясо – валит пурга, ветер и молоко. Видимость 300-500 метров. Но световой день долг, посему нечего торопиться, может что-то и произойдет с погодой, вдруг она улучшится. Варили сначала компот, коль можно сэкономить газ. После завтрака выступать тоже не собирались и готовили Глазовы древесные грибы производства Китай. Лёнечка высказывал сомнения по поводу полезности этих грибов, но получилось вполне съедобное рагу. Вспомнили про другую банку маслин, что в настенном шкапчике. Её тоже завалили, решение даже не обсуждалось. В животе появилось отягощение и вместе с ним какая-то одутловатость, движения стали вялыми и неэнергичными, возникла скованность. Продолжать дальше сидеть в этой хибаре становилось уже тоскливо. С большего навели порядок, собрались, надежно затворили дверь и выступили в дальнейшую дорогу.

Дальнейшая дорога тоже была во мраке. Двигались быстро мы совсем недолго, только до тех пор, пока не вышли на озеро Хадатаюганлор. Озеро в поперечном своём размере зажато скалами, видимость позволяла обозреватьть его всю ширину. Высота гор больше чем озерная ширина и оно, озеро, как в каменном мешке. Верхушек гор мы не видели. Скрыты непогодой. Да и все те красоты, что здесь наверняка таятся, для нас были теперь необозримы.

Обычное дело, что снег не льду бывает мокрый, даже в сильные морозы. Вода прибывает, где-то лед трескается. Через трещины вода и прорывается наружу. Теперь было у нас и того хуже – подлип был постоянно. Если где и не было проталин, то за последнее время постоянно сыпались всякие там осадки, и выпал свежий пухляк. Особенно страдал от подлипа Леня. Мы часто останавливались на этом ветродуе, приходилось снимать лыжи, чтобы соскрести налипшую массу. Хватало скольжения не надолго. Леня прихватил в зимовье огарочек свечи и пробовал теперь натирать парафином, чем в некоторой степени спасался.

Их жучки более менее бежали следом. У меня из подмокших санок получился якорь. На них набивался пулевидной формы снежный ком.

Адский подлип и пахота закончились на водоразделе. Мы прошли восточное озеро Хадатаюганлор, которое относится к бассейну реки Хадата. То что дальше, на запад – озеро Малое Хадатаюганлор. Оно уже идет к бассейну Усы. Метет, дует, веет, молоко, но минимальная для движения видимость есть, которая ни на толику не сделалась лучше. Пять или шесть километров подлипа по восточному озеру нас изрядно ушатали.

Метель продолжалась. Наша тройка остановилась перед туманными очертаниями ниши в стене. Есть гениальное музыкальное классическое произведение Георгия Свиридова «Метель тройка». Если взять за основу его кульминационную часть и наложить сверху сырой, подвально-гаражной и брутальной готики, получится про наш поход. Жаль не владею я техникой обработки видеоматериалов.

Вот в эту нишу как раз и нужно начинать подъем, чтобы идти на Пик Обручева. Пришли мы пока сюда с опозданием на день. Но дальше так в непогоду не погуляешь. Уже не тот рельеф и где попало не станешь. Было теперь понятно, что какой там Пик Обручева или Хойта Пэ, гор то и не видно…

Глаз: - На Пик Обручева не пойдем. Дядя Борис заругает.

Ленечка: - Пошли ка мы, Глаз, по кратчайшей дороге домой. Ничего нам здесь не светит.

Глаз: - Ха, я еще позавчера сидел и карты смотрел и тогда Хойта Пэ «оставил». А вчера, когда понял «куда ветер дует», так дорогу через озеро Большое Кузьты спланировал. Так само коротко и будет.

Малое Хадатаюганлор изгибается подковой к югу. Мы снова наткнулись на лыжный след и буранку. Ленечка шел впереди, но у него плохо получалось – он лез куда-то косо на склон, его сколько не поправляли, всё то же - он лез куда-то косо на склон. У Младшего Научного Сотрудника идти первым плохо получалось – он лез куда-то косо на склон, его сколько не поправляли, всё то же - он лез куда-то косо на склон. Обоих их заносило вверх поперек этой долины. Глаз шел через муки. Когда нас держал подлип, лыжи превратились в говнодавы, которыми я порядочно намял пальцы. Теперь, разумеется, они болели.

Короче лыжников из нас не вышло, горных туристов из нас не получилось, как говорит Леня, на то были объективные причины. Интрига осталась, ведь ни Пик Обручева, ни Хойта Пэ не описаны. Мы их даже и не видели. Не идти же снова сюда на лыжах, с моим счастьем на погоду, опять попадем в такое мессилово.

Скорость 3.5 километра в час. Немного подморозило, и мокрый пухляк сделался стеклянно-гранулированным. Лыжи его полосовали с приятным характерным шипением. Санки сзади тоже шипели, да и отдачи не было.

В голове я выносил суперперспективную идею. Взять продуктов, водки и снаряжение и выехать вниз по течению Оби из Лабытнангов на трех байдарках-щуках. Потом подниматься вверх по Щучьей до озера Малое Щучье. До озера Усваты там перетянуть пару километров водораздел. И вот мы до самой железной дороги сплавляемся вниз по Усе. Устроим дневку, две или три. В августе то уже ежедневной пурги не будет. У надувной щуки, даже груженой осадка ничтожная. В принципе удобно против течения бечевой тянуть, и в малую воду по камням тоже. Идея быстро обрела дальнейшее развитие и утвердилась в моей голове. Река Щучья после гор выписывает такие выкрунтасы, что тоже некоторые участки придется перетягивать, чтобы не наматывать километраж по руслу.

Дальше, чтобы попасть на озеро Большое Кузьты, требовалось перевалить водораздел. Мы уже дошли до входа в нужную долину и начали подъем. Долина эта распознавалась просто по чередованию: темно-серое, светло-серое, темно-серое. Где бело-серое, в этот проем нам и нужно.

Потом угол подъема увеличился. Силы были уже к тому времени в дефиците. Наметили дойти до одного из камушков, что в поле зрения. С камушками в такую погоду получалось весьма субъективно. Это мог быть как небольшой булыжник в двадцати шагах, также успешно и на более далеком расстоянии останец величиной с дом. К туману не привыкаешь. Глаза со временем на лоб вылазят, когда напрягаешь зрение для ориентира увидеть хоть какие контрасты. С глазомером и оценкой расстояния вообще беда.

Камень оказался гораздо дальше и больше, чем предполагали. Имелся вокруг и желаемый надув. Палатка пряталась с запасом. Нашлось место и для камбуза. Леня говорил про стеночку для камбуза с одной стороны, но Глазу удалось его разубедить, что нет такой необходимости. Глаз подрубал ледорубом эскарп, Леня с Младшим Научным возились за углом камня с чумом, где Леня оживленно ворчал.

Леня говорил, что благодарен Шушкевичу. Потом, что благодарен Михаилу Сергеевичу Горбачеву.

- А Горбачеву то за что?

- Это какой надо иметь талант, чтобы развалить такого монстра, как Советская Империя.

- Так он же того не хотел. Система уже сама деградировала до саморазрушения.

- Ну что ты, Глаз, он очень сильно этот процесс ускорил.

- Да уж, уникальный был человек, есть чему поучиться: умел так повернуть любой разговор и спор, что в итоге забывали вообще о чем идет речь.

13-ый день 22 апреля Свет в конце тоннеля

Погода без существенной динамики. А именно - снежная метель и слабая видимость. Другой мы уже не ждали.

Сворачивая лагерь оптимистично болтали. Дима спрашивал, отчего к нему прикрепилось "Младший Научный Сотрудник" и с какой стати он похож на Кастуся Калiноускага, как придумал Глаз. Сходство Глаз нашел из описания Уладзiмiра Караткевiча, но как тот Калiоускi выглядел сам не особо представляет.

- Нет, Дима, теперь ты похож на индуса, - метко подметил Леня.

Дима за время похода попух, обветрился, сгорел, стал еще смуглее и действительно походил на южанина. Разговор вскоре переключился на личность Андрея Андреевича Громыко, но теперь автор повествования уже не вспомнит каким это случилось боком и причем здесь вообще Дима.

Двинулись перемахивать водораздел. Шли на подъем на лыжах. Впереди Леня в ярких оранжевых бахиллах. Глаз с легкой отдачей замыкающим. Периодически останавливался, чтобы развернуть очередную конфету. Леденцы становились очень модны, причем именно мятные.

В апогее водораздела усилился ветер. Итак ничего не было видно, а дальше идти пришлось ощупью. Спустились ломаным зигзагом. Разгоняться и падать в этом походе я не мог себе позволить. Темными предметами были только редкие камушки и промоины ручья, тоже редкие. Потом последовало выполаживание и совсем ровная плоскость. Мы явно вышли на лед озера Большое Кузьты. Потом довольно на долгое время идти стало быстрее, легше и отраднее, пока слабый мороз снова не снизошел до нуля. Леня снова стал липнуть на Бескидах, частично выручал огарочек свечи.

Озеро прошли блаженно со скоростью 4 километра в час, пока во мраке не стал читаться просвет ручья Большой Бадьяшор. Стало очевидно, что нужен ланч. Сели кучно и принялись перекусывать, как мы это всегда и делали.

- А когда озеро начнется, - не выдержал Дима.

- Да оно сейчас закончится.

Зима и ветер сделали свое дело. К тому же солнце. Мы его почти не видели, однако, успели обгореть. Все втроем теперь были похожи на алкоголиков.

Мы вышли и скоро миновали соединение с долиной Большого Бадьяшора, что значило дальше прямую дорогу в тундру. Мы продолжали идти. Леню придерживал подлип. Горы хмурились и как будто, поняв наши намерения, не чинили больше значительных препятствий, а указывали нам путь: "Уходите отсюда". В конце долины, где хребты расступаются, появилась бледная желтая арка света. Порою из неё появлялись скупые лучи, которые освещали ограниченный участок тундры. Выглядело это как ворота, или свет в конце тоннеля. И все. Остальная полусфера неба была скрыта сплошными плотными тучами. А там, откуда мы пришли, в белом мареве вообще ничего не дифференцируется.

В конце тоннеля Глаз стал сдавать по темпу. Пошел Леня, но его тянуло куда то вверх. Потом у меня мобилизовался из какого-то загашника на неопределенное время дополнительный резерв сил. Но увидели воду и выгоднее было остановиться. Горы закончились. Мы вышли в тундру. До поселка Советский где-то 60 километров.

Появились первые вербные кусты, они росли небольшой группой. Возле них мы и стали разворачивать палатки. Здесь, похоже на то, проходил один из рукавов ручья. Не даром же кусты тут растут. Местами мы глубоко проваливались. Были и следы, не иначе, как волчьи и даже, как будто, нора.

- Нужно перебазироваться в другое место, в этой норе живет росомаха, - решил Леня.

Перебазироваться не стали. Росомаху забраковали, решив, что, живи она здесь, уже бы все засрала. Этот зверь был тут транзитом. Версия на счет ручья подтвердилась, после того как Младший Научный Сотрудник провалился по верхнюю треть бедра. Внизу была вода. Её то я и набирал на следующее утро, лежа на коврике и запустив руку с кружкой на всю возможную длинну.

14-ый день 23 апреля

250

- Лёня, а почему Глаз говорит не тУндра, а тундрА?

- Он имеет право, потому что здесь был. Но называть ЭльбрУс Эльбрусом могу только я, потому что я там был, - не растерялся Лёнечка.

Погода не то пасмурная, не то ясная. В горах молоко, а в сторону тундры хорошая видимость. Из-за рельефа тундра далеко не просматривалась. Направились на юго-запад с напрвлением 250 градусов, чтобы вскоре повторно пересечь ручей Большой Бадьяшор.

Стартанули хорошо. Идем на лыжах. Сразу была снежная пустыня. Весьма редко из-под снега выступали малорослые деревца. Довольно долго двигались на пологий ступенчатый подъём. Время от времени приходилось поглядывать на стрелку компаса. Пока получалось всё хорошо. Мы вышли на бугор, откуда открылась оригинальная панорама, будто с вертолета, если мелкие кусты, представить рослыми деревьями. А небольшие лужи за озера. Спустились на русло Косрузьшора и только здесь сделали первый привал. Было уютно и безветренно. Моральный дух группы высок.

Продолжаем идти курсом 250 градусов. Постоянное чередование: плавный подъем на бугор, оттуда редкие кусты были похожи на деды прошлогодних чертополохов на одичавшем выгоне, где уже много лет не косят. После закономерно следовал спуск в низину или слабовыраженную балку с ручьем или небольшим дренирующимся озером. В этих понижениях, особенно, где из-под снега торчали жидкие прутья кустов, проваливались лыжи. Приходилось буксовать, продавливая смерзшуюся сверху корочку. На это уходили силы и тормозилось движение.

Шли мы тем не менее довольно быстро. Особенно в начале ходового дня. Видимость позволяла уже просматривать далеко и паноррамно, тем более, что сгладился и стал плавнее рельеф. Горы отдалялись в виде белых скругленных заснеженных пирамид. Массив Енганэпэ, напротив, постепенно приближался. Но чем дольше мы шли, тем, казалось, он приближается медленнее. Распогодилось ещё больше. Было облачно, но через широкие окна, временами пробивалось солнце, и тогда заснеженные просторы тундры преображались, умывались светом и сверкали.

Сафари в тундре

18 километров мы отошли от места выхода из тундры ручья Большой Бадьяшор. Условия изменились разительно. Возникли обширные рыжие и черные проталины. Причем это была не локальная случайность. Пустыри чем дальше мы шли, тем становились все более протяженными. А начинали мы день без намёка на подобное. Всюду сплошным покрывалом лежал белоснежный снег. Бывало эти проталины получалось обойти, а местами шлепали на лыжах прямо по древовидному стланику. Ситуация усугублялась.

Ходовой день был довольно близок к концу. Мы шли уже около осьми часов. Любить подобное однообразие не каждому дано. Нравится это может только туристам, только посвященным людям.

Цивилизация... Мы увидели свежий буранный след. По нему и пошли. Завели разговор, кто бы сколько дал денег, чтобы подбросили оставшиеся 35-40 километров до поселка Советский. Решили, что по 400 рупь с носа, цена была бы красная. Из-за буранного следа сошли с ручья Косрузьшор. Встретив Косрузьшор, наше местоположение можно было определить с точностью до километра. Глаз был доволен. Траектория движения соответствовала запланированной. Петель и дуг мы не нарезали. Что значит адекватная видимость.

Направление вездеходного следа стало не попутным, и от него пришлось отказаться. Ситуация ухудшилась. Чаще стали встречаться малоснежные участки или раскисшая каша с водой. Под слежавшимся слоем снега стояла вода. Это все лопатили.

Неожиданно послышался звук мотора. Не иначе, как двухтактный двигатель и с воздушным охлаждением. Левее нас на неопределенном расстоянии, где-то метров пятьсот, но возможно и больше, ехали два вездехода. Они тянули за собой сани, что один, что другой.

- Может, подвезут?

- Может, но проситься не будем.

Вездеходы остановились как раз на льду реки Большая Уса, которую мы увидели вот именно теперь. Людей видно не было. Так они и стали, больше никуда не двигаясь.

Мы продолжали идти своим курсом. Те люди могли быть кем угодно. Может, злостные браконьеры и сами шифруются, избегают с кем-либо лишний раз встречаться.

Какое-то время мы шли параллельно реке, но потом она нам пересекла дорогу. Глаз хотел добраться сегодня до устья Нияю. По карте было уже не далеко. Прошлый раз в тундре мы встретили Нияю и шли по ней. Глаз приметил в месте её впадения в Большую Усу балок.

По лысому склону мы спустились к руслу. На реке много промоин, но лед выглядел ещё надежно. Перешли к противоположному, левому берегу по льду с мокрым снегом и начали двигаться вдоль реки. Планировалось завтра пилить еще день, а после завтра пол дня до поселка Советский.

Послышался звук моторов и из-за бугра вынырнули два вездехода с зажженной фарой каждый. Оба остановились. То были дорогие Yamahа. Сани большие и добротно выполненные. Я внимательно осматривал их конструкцию. Полозья из покрышки грузовика. Между ними и остовом амортизаторы в виде колец, сделанных из полихлорвиниловой трубы. Один из вездеходов тянул сразу двое саней, одни в виде крытой кибитки. Поверх поклажи оленье темя с рогами.

Двое ребят не были похожими на браконьеров. Один был по габитусу представитель местных национальных меньшинств, невысокий и моложе, другой - с темными прямыми волосами и лыжных очках - мало чем от нас отличался по внешнему виду, по возрасту, примерно, как и Глаз. Мы-то понятно, что туристы. А вот что они вдвоем могут делать с этими дорогими вездеходами в тундре.

- А вы едете куда? В Советский?

- Да, в Советский.

- А откуда вы едете?

- А с Ямала, это километров 400 отсюда.

- Да-а, далеко и бензина, наверное, сожгли много?

- Триста литров.

- Да-а немало. А вы чем занимаетесь?

- Верующие. Мы в Бога верим и по тундре ездим, в чумы заезжаем, рассказываем, книги привозим.

Ничего более невероятного, чем верующие на вездеходах, я не мог себе представить.

- Подвезете нас? - спросил Глаз, когда уже это нужно было спросить.

- До Советского?

- Ну, почти, нам вечером туда не надо.

- Конечно, - располагающе ответил тот, что национального вида (он был скорее всего главнее, чем тот второй).

- Интересно, через какой с той стороны вы переехали перевал?

- Озеро Естото, знаете?

- Знаю.

Тогда понятно, почему мы встретили их именно здесь.

Это были баптисты. Того, который национального вида, звали Дорофей. Дорофей живет в чуме, который у него теперь стоит где-то около Харпа. Второго, звали Димой. Дима приехал так вот второй раз. Первый чинить вездеход. Работает не помню где, но белорус из Березино Минской области. Так мы встретили земляка.

- Мы всегда перед дорогой молимся, чтобы не было поломок, плохой дороги и аварий, - и верующие стали читать недолгую молитву из своих. Неспроста!

Лёнечку определили на снегоход к Диме. Меня к Дорофею. А нашему Научному досталось самое блатное место. В санях на матрасе, где было бы вообще хорошо, если бы в жопу не впивались острые ребра щечек лыжных креплений.

Не спроста они молятся. Двигателя этой техники были довольно мощными и позволяли довольно многое. Я полагал, что они как-то будут стараться объехать проталины, чтобы не насиловать моторы и не портить траки. Ничего подобного. Снегоход полз прямо по кустам растительности и мху болотных кочек и тянул за собой груженые сани. Видно было, что это не легко, на снегу мотор работал меньше в натяжку, добавлялось оборотов и мы ускорялись. Рядом на расстоянии охотничьего выстрела, подскакивая, бежали зайцы. Вечерняя пестрая от прорыжин тундра была красива, бескрайня и одинока. Путешествие по ней на снегоходе напоминало сафари и вселяло настроение могущественности и вседозволенности.

Уже была видна Нияю. Вместо балка, который приметил когда то Глаз, было не то - остов автобуса, невесть как здесь оказавшийся. Дорофей остановился перед рекой и отцепил прицепы. Река была не очень надежна своим льдом.

- Надо сначала в разведку съездить, - решил Дорофей.

Он стал газовать, вездеход Yamaha тронулся с резким ускорением и быстро сбежал с горочки на лед. По набухшему от воды снегу прорезался жирный след, в который набегала вода. Траки разбрызгивали и размочаливали эту серо-голубую кашу. Снегоход с Дорофеем благополучно забежал на противоположный берег, развернулся и остановился возле конического чума. Из верхней апертуры чума поднимался наклонным неплотным шлейфом дым.

Дорофей вернулся, и мы благополучно переправились через большую Усу все.

Тундра вокруг была аскетично душевна. Из верхушки чума торчали закопченные жерди. Дым стал более хрупкий и прозрачный. Хозяйство вокруг было не замысловато. Ремни, веревки, жерди, накидки, кое-что из инструмента. Несколько саней. Стружка. Кучка рубленого тальника (так собирательно называют северный кустарник). В чуме жила одна семья. Старый дедушка. Морщинистый и красно-медный от солнца и ветра.

Молодая женщина и совсем маленькая кривоногая девочка. Обе с большими черными глазами и ядреным румянцем. Все низкорослы. Кто кем они друг другу приходятся, было не понять, и любопытствовать излишне тоже неудобно. Скорее всего должны быть где-то еще члены семейства. Дорофей разговаривал с ними на местном языке (он явно был их знакомым) и нам сообщил, что будем скоро пить чай.

- А где олени?

- Там на горочке.

- Сколько их у них, двести?

- Да, где-то двести.

Взяв фотоаппараты, наша троица отправилась на ближайший бугор. Олени близко нас не подпускали, лениво поднимались и бредущей походкой отходили в сторону. От Дорофея мы потом узнали, что теперь время спокойное, самая работа для оленевода начинается летом, когда появляется комар. Он может оленей куда-нибудь далеко угнать, от этого постоянно со стадом должен кто-то находиться и караулить животных.

Полог чума был выстлан крашеными досками. Вместо костра была печь-буржуйка, довольно солидных размеров. Изнутри возле спальных мест висели различные цветные ковры и покрывала. На квадратном столе, покрытом клеенкой, нас подчивали чаем с батоном, вареньем, сгущенкой – все магазинное, но отменнее всего была красная сырая рыба. Рыба была настолько вкусной, что хотелось к ней покрепче «приложиться», но приходилось сидеть и беседовать чинно, есть неторопливо. Чай пили долго, и хотелось так сидеть и пить его постоянно. Мы привыкли к сухобезводному режиму, когда жидкости становиться сколько минимально необходимо, и при теперешней появившейся возможности потребляли его в третье пространство.

- Может еще чаю? – спрашивали нас периодически то Дорофей, то молодая женщина.

- Да, если угодно.

Дедушка-оленевод отсел в сторонку, и весело щурясь, глядел на нас с любопытством. Ребенок, выхаживая на кривых ножках, тоже испытывал к нам повышенное внимание. Шкуры чума с одной стороны не достигали вплотную земли. Через эту щель периодически забегали собаки (еще, похоже, щенки) и пытались затеять между собой не то игру, не то ссору. Дедушка им эффективно угрожал розгой.

Про местную жизнь мы узнали немало. Глаз, пользуясь случаем спрашивал, то что можно обозвать туристическим потенциалом этих мест. Например, про водоносность реки Щучья, и удобно ли там протянуть байдарки бечевой. Леню интересовали социальные вопросы жизни кочевников. Школа и образование национальных меньшинств. А для их детей создана специальная пятилетняя школа-интернат в поселке Советский.

- А оленеводов становиться больше, или они вымирают?

- В последнее время больше.

Мы узнали, что есть и очень богатые среди них. Некоторые имеют дизель генератор, спутниковую тарелку и телевизор. Знакомы тут не понаслышке и с JPS и пр. Здесь чумы больше, чем к примеру на Гыданьском полуострове, но о благосостоянии семьи не всегда можно судить по быту, а на Гыданьском полуострове и подавно. Атрибуты хозяйства имеют свой у всех одинаковый необходимый перечень. На Гыданьском полуострове жить хуже – далеко ездить в магазин. Дорофей был, оказывается даже на Таймыре! Но там почти не осталось кочевников. Я заблуждался, полагая что время перемещений по тундре, то, когда есть снег. Сезонов для этого оказывается не существует. Летом просто сани выше и в упряжку оленей нужно запрягать больше, что логично.

- А когда туристов больше всего встречается?

- Теперь вот самый сезон.

Надо было ехать. Не упомянул, что недалеко от чума Дима из Березино с Леней так подскочили на естественной колдобине, и что с Лени слетели очки-консервы. Ездили за очками. Верующие снова помолились и мы пустились в дальнейшую дорогу всё столь же прытко, со скоростью 30-40 километров в час. Подвеска у Yamaha, говорит Дорофей, слабая и Глаза посадили в сани к Диме на пружинный матрац. Леня поехал теперь с Дорофеем, мы с земляком, который ездил грубее, и, как сказал Дорофей, вообще сел за Yamaha второй раз. Глаз пару моментов, когда переезжали Малую Усу, чуть не вылетел из саней. Мимо проносились просевшие от оттепелей снега, бесконечные бугры с проталинами и метёлки кустов. В дымке отдалялся массив Енганэпэ. Глаз был удовлетворенно-сердитым и планировал дальнейшее, что неплохо бы тоже заиметь со спонсорской поддержки подобный снегоход, два или три. Тогда не надо изобретать велосипед – что там 700 километров от Певека до мыса Дежнева. А то Саша наш (а у него тоже особенно богато развита фантазия) про аэросани когда то говорил. Тогда уже наш автопробег не ограничится одним Уралом, а может, не ограничится и двумя. Дело остается в изыскании на все это средств. Дима пел песенки, находясь под впечатлением сафари в иллюзорно-зачарованно-эйфоричном состоянии. Его за поход получилось узнать лучше, больше, как впечатлительного молодого человека, у которого впечатления имеют своиство изо дня в день накапливаться и не успевают перерабатываться, вот он и как бы находится под кайфом.

Останавливались два раза. Один, когда завязли сани и их пришлось выталкивать. Другой, когда выехали на последнюю высотку перед Советским, или чтобы позвонить, поскольку здесь уже появилась связь, или чтобы поостыли моторы, скорее всего и для того и для того.

Сошли, мы как и просили, недалеко от Советского, но чтобы он был уже виден. Появилась насыпь, уходящая вдаль и карьер, чего раньше не было здесь и в помине. Дорофей говорит, дорогу до Карского моря построили. Двести километров длинна. Ничего себе темпы! Я навел справки через интернет. Тянут газопровод Бованенково-Ухта, а благодаря газопроводу и появилась эта дорога. По ней идет большой трафик транспорта, а для нас это значит, что можно здесь ходить и ходить, прокладывая маршруты так, чтобы не оглядываться все время на Воркуту, главное выйти потом на эту дорогу. Уж там то, дальше на север, есть куда ходить и что посмотреть.

Верующие пригласили нас на службу, которая будет завтра, и дали адрес храма. Глаз меньше всего представлял себя на службе у баптистов, Дима с Леней наверняка тоже. Адрес для приличия записали, кроме того и прочие контакты, пообещав Диме приехать в Березино, поговорить по поводу вездеходов. Мы тепло попрощались. День сложился для нас весьма удачно, а встреча эта оставила наиприятнейшие впечатления.

Поставили палатку. Леня от чая отказался, мол, и так попили. Глаз с Димой поставили чум и по пару кружек пропустили. Незадача, сломалась молния. Глаз, матерясь (а зарекся в начале похода подражать терпеливости и степенности Лене с Димой, что вроде бы удавалось), кое-как застегнул вход корнцангом из аптечки, но ночевать так и остался, на камбузе. Мало ли, поднимется ветер, так его, находясь внутри, можно будет спасти.

Тишина, безветрие. Со стороны недавно построенной дороги доносился легкий равномерный гул. Подсвечивая фарами не торопясь ползли в обе стороны машины.

15-ый день 24 апреля Все дороги ведут в Советский

День выдался приятно ясным. Шли в сторону игрушечных построек поселка Советский, которые компактно расположились вдалеке правильными розовыми паралеллипипедами. Глаз сначала на лыжах, Лёня с Димой пешком, даже иронизировали и хотели делать ставки дойду ли я на подлипе.

Не дошел, через метров триста стало очевидно, что выгоднее пешком. Перешли грязную насыпь дороги на Карское Море. По ней часто шли нещадно залепленные грязью голубые Уралы-вахтовки или груженные породой татры. Потом миновали карьер и траншею, в которую ложили ту самую трубу газопровода. Наперерез неторопливо шел чувак. Он поздоровался.

- Не знаю вот, пешком пойти или вахтовку вызвать?

Он был в засаленной робе и с опущенным левым веком, как это бывает чаще всего после перенесенной нейроинфекции. Говорил, что машины ходят круглосуточно и что, если попроситься, может подбросить каждый.

Последние четыре километра шли по буранке, по тундровому пустырю. Уже на ближайших подступах к поселку встретились трое ребят на беговых лыжах, скорее всего решивших просто отойти от поселка попить водки.

- Откуда вы идете?

- Из Харпа.

- Ничего себе. И куда?

- В Советский, дальше на автобусе.

- Все дороги ведут в Советский, - заключил один из троих.

Оно так и есть. Если взглянуть на карту, то откуда не иди на запад на Воркуту, всё одно - удобнее всего в Советский.

Поселок встретил нас нечистыми отвалами снега вдоль гаражей, а дальше российской северной экзотикой в стиле Габриэля Гарсиа Маркеса. Панельные пятиэтажки были здесь потускневшего розового, голубого или салатового цвета. Большинство из них зияли черными безжизненными проемами окон. Иные стали пристанищем голубей, которые ворковали и гулко хлопали крыльями в опустевших помещениях. Поселок почти вымер, минимальное движение было разве возле почты, куда съехались за покупками на оленьих упряжках представители национальных меньшинств. Несколько сразу семей. Одна из женщин предлагала любознательному Лене оленью шкуру, но не даром, пятьсот рублей. Якобы, в следующий раз пригодится, если сюда опять приедем.

Было теперь совсем не так, как окончание маршрута 37-ого похода. Зима тогда была еще сильна. Теперь не то. Уже не яркий и не блестящий снег, грязно, местами стоят лужи.

- А весна в этом году ранняя? - поинтересовался Глаз у оленеводов.

- Очень ранняя. - ответила женщина, что сватала шкуру. Она была малорослая и худая, даже похожая на алкоголичку, но в этой семье по всей видимости, властная.

Так закончили мы маршрут, в том самом месте, где и планировалось, но только прошли мы эти 245 километров по отличной от задуманной траектории. Зачехлили лыжи и с ними наперевес отправились (здесь какие-то двести-триста метров) до автобусной остановки. Алгоритм действий знал Глаз, как дальше, куда и что.

Автобуса не было. Расписание было явно устаревшим. У прохожего спросили время. Оно не попадало в Димино не только минутами, но и часа на три оказалось более ранним. Жили мы в походе по каким-то виртуальным часам.

Остановка была выполнена с декоративной убогостью. Пока что мы ожидали, всматриваясь в уходящую вдаль на легкий подъем серую ленту дороги. Нет ли хорошего автобуса. Глаз предвкушал, что это будет древний советский 677-ой ЛиАЗ. Но пока автобуса не было. То седельный тягач трубу тянет, то жигуленок какой или ГАЗон-хлебовозка. Напротив остановки завелся Урал, развернулся и был таков. На воздухозаборник в дополнение была одета еще и шапка.

- Ты смотри, как гудит, будто дышит. Вот нам бы такой в поездку на Певек.

Но Леня с Димой не разделяли со мной эти эммоции. Да и мне раньше это все не то что было по боку, даже раздражали немного технари и шоферюги.

Необычайное приключение «Ведомства Мрака» в Воркуте

Появился автобус. Жалко, что не ЛиАЗ. Какой-то современный и дешевый с дизельным двигателем, но того же класса. Десять километров по разбитой дороге мы ехали в Воркуту. Дальше вышли на конечной, перешли улицу. Нужно до вокзала ждать десятку. Это обычно Икарус. В другие (ГАЗели и ПАЗики) мы просто не влезем.

На вокзале сложилось удачно. Мы купили билеты на 375-ый поезд до Москвы. Причем вовремя. Потом собралось в зале, где шел вялый ремонт, большое скопление умеренно галдящих азиатов. Сформировалась инертная очередь.

Следующим пунктом алгоритма было пристроить куда-нибудь не удобные лыжи, жучки и санки. Леню оставили с рюкзаками, а Глаз и Младший Научный искали как бы их куда сплавить. Пошли в надежное место, как в тот раз, где был импозантный деревянный не то вагон, не то сарай неопределенного цвета, где бездельничали железнодорожники. Теперь там не было особо следов и висел мощный и ржавый навесной замок.

Пробовали пойти иным путем. Официально сдать багаж в камеру. Но были поставлены в невыносимые условия, когда будешь это скорее с собой таскать, чем только до конца календарных суток за каждую вещь по десятке баксов отдать, с новых суток еще по десятке. Пиздец.

- И паспорт еще оставить нужно, - с довольной миной ообщила нам за окном тетка в железнодорожной форме.

- Вы знаете, будем думать.

- Думайте.

Додумались до того, что нашли другой одноэтажный деревянный дом-сарай, выкрашенный чешуйчатой зеленой краской. Там обитали железнодорожники низкой руки, не иначе, как путейцы. Им то лыжи с санками и «двинули».

Леня разведал. Недалеко здесь есть общежитие, где селят. Туда и пошли пешком. Это окзалось двухэтажное деревянное здание, принадлежащее железножорожному ведомству. В «будке» сидела самодовольная и скучающая худощавая пенсионерка и смотрела телевизор.

- Каг! Кто вам такое сказал! Нам посторонних подселять запретили. Мы размещаем только железнодорожников и с санитарными книжками, - слишком эммоционально для подобной рутины начала скучающая бабушка (она была вполне адекватна).

- А-а, ну извените. А что вы нам можете посоветовать?

- Ребята, да не так это все делается. Садитель вот на диван. – с театральной деловитостью быстро стала смягчаться бабушка.

Последующие звонки коллегам в другие общежития доставляли ей зримое удовольствие. Здесь она была специлист, и делала это не без самоупования, пока наконец, не нашли подходящее на Чернова 12А и Чернова12Б. Она даже деловито вышла на улицу и указала нам нужную остановку автобуса.

- Скажи, Дима, что ей эта роль диспетчера доставляла удовольствие.

- Почему. Может это просто бескорысный и добрый человек.

- Нет. Занялась нами она от скуки, а поруководить бестолковыми дядьками с рюкзаками для неё потеха. Ничего подобного она бы не делала, иди это хоть на малую толику в разрез с её интересами.

Подошел автобус Икарус. Тоже десятка – тот самый, который нам и нужен.

- Скажите, а когда выходить на улице Чернового, - слегка смущаясь спросил красноносый Дима (его Глаз обременил покупкой билетов и вообще веданием общественной кассой).

Кондуктором была тяжелая женщина пикнического типа с тонкими дугообразными бровями и крепким вздернутым подбородком. Ей тоже было довольно скучно.

- Чернова?! Я скажу вам, когда выходить вам на «Чернового»! – обрадовалась кондуктор.

Ехали прямо, потом еще прямо, потом налево совсем немного.

- Следующая «Чернового», - весело улыбалась, обращаясь к Диме развитыми щеками, сообщила кондуктор.

Как самого обаятельного, опытного в этих делах и коммуникабельного, отправили в разведку Ленечку.

Он довольно скоро вернулся и сообщил, что можно идти в 12А. Там селят.

Что надо оформили у администратора на втором этаже. Администратором была чернявая девка лет двадцати девяти, уже в теле и в белой маечке. Бижутерия на ней была дороже занимаемой должности.

Прошло три или четыре, может пять часов. Комната наша была сплошь увешана и захламлена разложенными вещами. За окном стало темно. Ленечка писал сообщения, пьяный Глаз ползал под кроватью, то одно что-либо потеряв, то другое, и вот решивший найти это именно сейчас. Сваленный сном навзнич лежал на своей кровати Младший Научный Сотрудник.

16-ый день 25 апреля Сраженные серебрянной пулей

В 12 мы покинули общежитие. Рюкзаки договорились, что постоят пока в холле. Пошли гулять по городу. В городе гулять негде и все как один рекомендовали местный краеведческий музей. Глаз переборщил, как всегда опохмеляясь, и был опять поддатый. В одном месте поели мороженого, потом в другом. В другом называлось «Серебрянная Пуля». На палочке, цилиндрическое и обернутое фольгой.

Глаз тяготился. Чтобы убить время, приходилось болтаться без дела по городу. Леня с Димой охотно заходили в магазины, но покупки сделали только в водочном – друзьям сувениры. Предстояла нудная дорога в поезде. Стоило подыскать какую-нибудь книжку. Кандидатом на покупку был учебник философии, Ленинградского издания 2008 года. Только он был уж больно дорог. Пришлось отказаться. Погода была теплая и располагающая к экскурсиям. Воркута в любую погоду город сумрачный и северно аскетичный. Едва ли приедешь сюда без нужды смотреть достопримечательности. Но мне нравилось. Даже появилось бодрое настроение. Пытался купить Диму, чтобы сфотографировать дебильные кадры возле каких то канализационных люков, но он не покупался. В завершение трех или четырехчасовой прогулки вернулись в общежитие. По дороге купили какой-то невкусной еды. Администратор в белой маечке разрешила нам поесть в общежитии.

Живот начинал болеть уже тогда.

На вокзал ехали на 677-ом ЛиАЗе. Автобус очень приятно чем-то звенел при холостой работе двигателя (это у всех автобусв этой марки), я не разбираюсь, скорее всего это гремят какие-либо длинные кулисы или тяги. Аммортизаторы или их аналоги были подгулявшими, ибо на неровностях мы с Димой с удовольствием переглядываясь и ухмыляясь, подлетали почти до потолка. В этом автобусе был только плохонький кондуктор. Девка молодая, широкая и светлая, в сапожках и коротком палито, но какая-то неучтивая и раздраженная. Заставила оплачивать еще билеты за провоз рюкзаков.

Было очевидно, что дорга будет тягостной. Не очень удачные подобрались соседи по вагону. Сначала седой худощавый работяга, который куда-то вез шалуна-внука Петю, бескультурно громко включил какие-то безвкусные песни.

- Вы извините, но я не разделяю ваш репертуар, - сделал ему замечание Ленечка.

Хужее всего был провоз по соседству, кстати в Белоруссию, маленького монстра. Девочку везли дедушка с бабушкой. Звали её Лолита. По возрасту как раз ей осенью в школу. Лолита была ухожена, аккуратно заплетена и румяно упитана, даже довольно симпатичный ребенок. Но гипертрофированная опека «семи нянек» сделали своё дело. Девочка была не то что капизна, даже истерична. Она пивыкла быть в центре внимания и по возможности подчинять окружающих своей воле. Она донимала бабушку с дедушкой, те в свою очередь терроризировали ребенка, но был балланс сил и все как бы при деле. Бабушка была похожа на педагога, толсто-гофрированная, бокасто-жопастая и фанатично преданная каким-то там платочкам, салфеткам. Ей все казалось, что грязен пол, да и вообще это не вагон, а свинарник (вагон был как вагон). Дедушка Адамсов тоже был не из приятных. Ему было лет 60. Таких обычно величают Павел Николаевич. Ему купили тапки. Бежевую маечку и он теперь с удовольствием ехал не то в гости, не то из гостей. Дедушка Лолиты не очень привык напягаться и выглядел розово и нежно. Заправляла больше у них бабушка-педагог. Он был ей подчинен полностью, но видимо так было и удобнее. Бабушка спала. А он самостоятельно даже не смог покормить внучку. Ко всем он обращался на «ты», но к нам не приходилось, иначе и мы бы тоже его на «ты». Такие на это болезненно реагируют. Нас подобное соседство просто тихо раздражало, но мы крепились. Несмотря на жару, было не жарко. Я чувствовал, что у меня температура. Болел живот. Поэтому дремалось нормально. Узнал потом, что тоже и у Ленечки. Дима проскочил. Чем-то отравились, не иначе, как «Серебряной Пулей»

17- ый день 26 апреля Что не убивает, то делает сильней

Поезд вышел в таежную зону. Сахан-да-ля стучали колеса. Реки стояли, когда мы ехали туда. Но вот они за время нашего похода успели вскрыться и ледоход прошел. Теперь была высокая везде мутная вода. Вот.

На утро не болел больше живот и не было температуры. Нас не убила Серебряная Пуля. А что нас не убивает, то делает сильнее.

Сначала было тихо, пока не проснулась Лола. Потом было сносно, пока не стал бегать по проходу маленький Петя. Петя совершенно не слушался дедушку, который посматривал за внуком довольно формально, вместе с тем успевал там с кем то бухнуть. Петя нашел себе напарника, правда значительно младшего и не интересного. Это был кучерявый мальчик в полосатой маечке, который пробовал говорить, но еще это получалось у него ни шатко ни валко. Лолиту бегать с Петей не пускали бабушка с дедушкой, мол вспотеешь, а потом простудишься, да и в вагоне пыльно. После девочка ревела во весь голос, когда разбирали буквы и Петя назвал правильно. Это был довольно общительный и скрытый одновременно мальчик не без хитрецы, наверняка не без способностей, которого, если направить в нужное русло, может получиться толк (только, конечно, не с таким распиздяем дедушкой). Лолита потенциально была слаба, а разбаловали её уже до того, когда поздно что-либо поменять. Если она не может срать в унитаз в поезде, то хотя бы её водили с горшком к толчку, а не устраивали дефекации непосредственно по сосдству с нами. Не знаю будет ли она похожа, когда вырастет, на Набоковскую тезку, но не иначе как убежит лет в пятнадцать из дома. За день дети надоели нам капитально. Даже Леня обещал отобрать у Пети его пластмассовый мечь и сломать. Если он его ещё раз с собой принесет.

Глаз мизантроп и ненавидит людей. У Ленечки и филантропа Димы за поход пробовал набраться терпенья, набрался мало. В Котласе подошел железнодорожник. Ко мне всегда липнет всякая шваль.

– Как тебя зовут?

- Тебе какое дело.

- А почему ты ткой злой? Я работаю здесь с людьми люблю поговорить. Но я же вижу, что 50 рублей ты мне не дашь, чтобы после работы попить пива с бригадой...

Разумеется, не дам. Это был примитивный недалекий развозчик угля. Сетовал на надменность Москвичей, и что мало получает.

- А машинисты как? – спосил я, как раз мимо проезжал тепловоз.

- Эти нормально.

Вечером затихли дети, но разгулялись булдосы-работяги. Один ехал в Вологду и хвастался, что его голос соответствует его фамилии. А фамилия у него красивая - Басов. Басов набухался с незнакомым соседом, в котором было что то лягушачье. Потом они стали выяснять отношения, за то, что Басов не занет, как лягушачьего соседа зовут. Чуть разошлись, уже стали угрожать им тетки-соседи.

- Послушай, братишка, - дернул меня за ногу лягушачий пассажир.

- Пошел вон. - захотелось ударить его ногой в лицо.

- Послушай..

- Пошел вон!

- Пошел, - вторил сверху Ленечка.

Лягушачий пассажир долго кряхтел, сморкался, сопел, рыкал и ерзал, потом затих. Басов зашелестел среди ночи пакетом, достал бутылку и аккуратно выпил из горлышка. Потом тоже ворочался и кряхтел.

За что можно любить людей? Может отдельных и можно, но не народ. Ни свой народ. Ни чужой народ.

18-ый день 27 апреля

Пассажир лягушачьего вида проснулся около Ярославля. Он неоднократно пробовал ввязаться в разговор.

- А что вы все время пишите?

Глаз отчет про этот самый поход. Что писал Дима, возможно, не знат точно и он сам (про какого то врача патологоанатома с еврейским именем).

- Научную работу.

- Про что научную работу?

- По ядерной физике, а он вот по квантовой механике. Он вот у нас младший научный сотрудник.

- Откуда на севере ядерная физика?

- Дядька, да не дури ты нам голову.

Погода солнечная и пыльная. Москва. Мы долго стояли на пероне. Пока он не опустел. Лолита, дедушка с бабушкой, вышли со своими избыточными клунками, тюкамии чемоданами нервно и неорганизовано. Розовый и нежно-чистенький дедушка желчно торговался с таксистом до белорусского вокзала. Глаз высказал о них что-то презрительное. Не помню что. Но чета, конечно, противная.

В здание Белорусского вокзала не пошли. Расположились на улице. Глаз выпил банку пива и купил себе на барахолке, что недалеко от вокзала, книжку, где кратко освещены сто важнейших событий двадцатоого века. Ленечка с Димонькой, пригревшиеся солнцем, стали обнажаться. Милиция на это не реагировала. Не реагировала особо и на пьяных дембелей, которые вылезли из подошедшей электрички и явно собирались продолжить еще в городе.

В Минск ехали на бывшем пассажирском поезде, которому совсем недавно придали статус скорого, убрав одну станцию. При этом изменился номер и подросли на билет цены.

Опять незадача. По соседству бабушки. Одна причем не кроткая и тихая, а деятельная и болтливая. Она, конечно, мозги дурила, но не раздражала, как скажем чета с Лолитой. Напротив на боковушке ехала миленькая молоденькая девочка. Несколько похожая на Мики-мауса. Деятельная бабушка пристала и к ней с распросами. Мы услышали, что Мики-маус занимается хореографией. Она была довольно проста собой: тряпки, сотовый телефон. Короче, надоели за дорогу пассажиры и соседи.

19-ый день 28 апреля

Встречали нас моя жена Луша. Сережа Климович в пиджаке. Сережа Латокурский и улыбчивая Лена, которую я уже один раз видел.

- Чего вы раньше то вернулись?

- Погода совсем плохая.

Сережа развез нас по домам. За наше отсутствие метро взорвали. Валюта совсем исчезла. Поползли цены. Бардак одним словом. Но нам на это нечего смотреть. Следующий поход будет 44-ый. Мы идем в горы.

На следующий день собрались у Глаза в беседке посмотреть фотографии. Пригласили оппонентов в лице Славы и Андрюши Бая. Оппоненты совсем не оппонировали, а больше поддакивали, а в итоге просто поддали.

Выводы и итоги

Маршрут

Маршрут хороший и красивый. Впрочем, мы всех красот не видели. Из-за непогоды его пришлось упразднить. В адекватную погоду ходится быстро, без существенных проблем с ориентированием.

Погода

Главный отрицательный фактор похода, одна из причин, которые не позволили сделать задуманное. Отсутствие видимости и хронический подлип – те объективные причины, против которых мы ничего не можем противопоставить.

Группа

Для зимних походов на полярный Урал мала. Из плюсов: мобильна, без хронических аутсайдеров. Собрались трое человек совершено разнаго склада мышления, восприятия и образа жизни, но на маршруте действовали довольно слаженно и были дружны.

Бытовой сектор

Раскладка по весу оказалась удовлетворитльной. «Кирпичная система» - кирпич на день на группу проявила себя хорошо. Исключительно ценным оказалось внедрение в быт камбуза-кухни. Газа немного не добрали 1,5 кг на человека – мало. Понапрасну его не расходовали. Если бы шли все 20 дней, пришлось бы в тундре выкручиваться с местным топливом.

Снаряжение

Горное не понадобилось. Ледорубы использовались однократно на крутом спуске, но чаще, как строительный инструмент. Пластиковые лыжи зарекомендовали себя удачнее, в сравнении с бескидами (повторю, что именно в этом походе). Жучка из ПВХ за счет большей объемности и легкого доступа внутрь выглядела удачнее пулевидных санок Климовича. В разных модификациях палок существенной разницы не выявлено. Палатка зимняя тройка Лени относительно тесная и дискомфортная в условиях непогоды была исключительно живуча и надежна за счет конструктивных особенностей.

Значение для Организации

Мацукевич Л.В. – персонаж новый и приобретение ценное.

Упрочились навыки ориентирования в тумане.

Закрепилась тенденция к облегчению стартового веса рюзаков.

Кухня-камбуз – ценное открытие

Оригинальные впечатления, каких не было – баптисты в тундре

Приобретение ценной информации о регионе и расширение дальнейшего потенциала для путешествий.

Общественое значение

Поход прошел без рекламы, сногсшибательных событий не происходлило, как то сход лавины, отморожения пальцев, теракты и пр. Огласки и повышенного комментирования со стороны не было.

Май 2011

{jcomments on}

Guest

около 13 лет назад
#11874

This comment was minimized by the moderator on the site

Глаз!Я признаю за тобой право на своё,авторское видение и освещение событий, фактов, на смещение акцентов в соответствии с твоими субъективными оценками, но если чего-то не помнишь доподлинно - не пиши об этом вообще. Я тебя неоднократно уличал в том, что ты используешь термины и слова, значения которых не знаешь! В походе ты употребил слово маргинал, а не оппортунист, и я тебя просветил по поводу этого слова. Ты не поверил в мою версию - посмотри толковый словарь и не вали с больной головы на здоровую. Люди подумают, что Лявон не знает, кто такой оппортунист! Исправь, пожалуйста, текст, и в дальнейшем фильтруй базар тщательнее!

Подробнее

Глазков Леша Автор

около 13 лет назад
#11875

Там и на самом деле речь шла про маргиналов тоже. Я про это совсем забыл, диалог получился искаженным. Я не филолог, да и память бывает подводит. Так что охотно внесу правомочно указанные правки. Диалоги приведены в упраздненном виде. Использую я...

Здесь не опубликовано еще ни одного комментария