Безобидных гор не бывает. Горы - хищники. Иногда они спят, сытые,
ублаженные... Подолгу, по многу лет. И людям мнится, будто они ручные. Все -
и самые опытные, самые осторожные, осмотрительные - усыпляются, если горы
подолгу спят. Правило "Безобидных гор не бывает" понемногу стирается в
памяти...
...Мы идем по спокойной горе. По отлогим, безмятежным, миролюбивым
склонам, похожим скорее на зимние равнинные поля, чем на грани
семитысячника. Буйствует только свет. Кажется: если этой свирепой светосилы
еще чуть подбавить, будет взрыв... Все остальное застыло - выпуклые тугие
сугробы, с которых буквально стекает солнце, воздух, небо, панорама
Заалайского хребта... Райская благодать - сюда бы детишек, кататься на
санках! Откуда здесь взяться опасности! Это там, на Хан-Тенгри, на пике
Победы - самом северном семитысячнике мира - гуляют ураганные ветры, лютуют
морозы... Это на Хан-Тенгри и на Победе нужно продумывать все "на случай,
если", учитывать нештатные ситуации, предвидеть непредвиденное. Здесь все
известно, все понятно, все спокойно... Сюда бы детишек - кататься на
санках...
Мы относились к этой горе как к ручной собачонке, клыки и челюсти
которой хозяину неопасны. 45 лет мы относились к ней так, словно и давление
здесь безобидно, и разреженность воздуха не удушлива. Поднимались на восьмой
километр в небо так же уверенно, без сомнений в исходе, как на "Седьмое
небо" в Останкине"
Она снова заснула, эта гора... Или опять притаилась?
Сорок пять лет - со дня первого штурма - она убеждала людей в смирении
агнца. А нынче показала, чего стоит ее оскал...
Второй раз поднимаюсь я на пик Ленина - второй раз за последние две
недели... Меня не пускали, отговаривали, запрещали. Я объяснял, убеждал,
заверял - вырвался. Зачем? Чтобы увидеть ее в последний раз?! Конечно. Но
это только полправды... Не мог же я говорить им о чуде, на которое все же
надеюсь?! О микроскопической несбыточной надежде, в которую сам не верю
умом, но верю душой?!
8 августа, на другой день после страшных событий, когда улеглось,
прояснилось, японцы покинули свой бивак на 6500 и во второй раз вышли на
поиски женской группы. Они нашли их на предвершинном склоне. От семи тысяч
книзу, растянувшись метров на двести, друг за другом вдоль спуска, как
пунктир на бумаге, лежали тела. Их было семь... Так и сообщили в лагерь
зарубежные наши коллеги...
Семь, а где же восьмая?! И кто восьмая?
...Беспочвенная надежда, ни единого реального шанса. Спустись она в
затерянное, но обитаемое место Па-мира нынче, через три дня после
катастрофы, мы бы об этом знали. Крохотная надежда повисла в воздухе и
держится одной лишь силой моего желания. Я пытаюсь ей ставить "подпорки" -
придумываю фантастические варианты, но ни в одном из них концы с концами не
сходятся. Знаю - глупо. И все же надеюсь... Я должен отыскать восьмую...
Со мной челябинцы. Их четверо - друзья челябинского альпиниста Валерия
Переходюка. Его супруга, Галина Переходюк, - одна из тех, кто лежит сейчас
наверху... Еще одна альпинистская чета, разведенная горами... И он рвался с
нами... И для него "восьмая" - зыбкая надежда...
Идем слишком медленно. Или так кажется?.. Боль, что копится внутри,
сильнее любого допинга. Я пытаюсь ускорить темп, но вместо этого лишь
нарушаю размеренность альпинистского шага... Впрочем, быстрее двигаться
невозможно. Снегу вдвое против обычного. От-работка следа, как никогда,
нынче сложна. Следы нужно делать на совесть, иначе провалишься вглубь, что
называется, с ручками...
Странное лето. Аксакалы не помнят такого снежного лета.
Две недели назад, 25 июля, я и мастер спорта Дайнюс Макаускас - мой
друг и напарник по восхождениям - ехали к пику Ленина с юго-западного
Памира. (Там у нас было несколько выходов с альпинистами ГДР.) По дороге
видели, как на альпийских лугах увязали овцы в снегу. Пастухи перегоняли
отары вниз, в Алтайскую долину, думая, что уж там-то спасут животных от
голода. Но и в долине белым-бело... В ночь на 25 июля пришел небывалый
циклон и выбелил горы до самых подножий. Международный лагерь "Памир"
расположился на поляне под пиком Ленина, на высоте 3700 метров. Поляна на то
и поляна, чтоб быть зеленой. Мы застали ее покрытой снежным пластом
сантиметров в тридцать. Позднее в этом сезоне подобное повторилось дважды.
Именно в это время, 25 июля, когда снегопад накрыл район пика Ленина,
американская четверка Гарри Улина совершала восхождение на пик XIX
партсъезда. Внезапно они почувствовали сильный толчок.
Землетрясение на Памире - явление частое. Но сейсмические волны,
двигаясь из отдельных эпицентров, - в районе Афганистана - Ташкента, - как
правило, приходят сюда ослабленными. На этог раз удар был не менее четырех
баллов. Этого хватило с лихвой, чтобы привести в движение созревшие для
схода массы снега.
Крупная лавина накрыла американцев. Однако опытные альпинисты сумели
освободиться. Видимо, рассуждая по принципу: самое надежное укрытие от
снарядов свежей воронке, они поднялись вверх по следу лавины и поставили там
палатку. Но вероятность, как бы она ни была мала, со временем становится
фактом, Возможно, этого не было тысячу лет и не будет еще тысячу... Но это
случилось теперь - вторая лавина сорвала восходителей и потащила их вниз.
Трое сумели выбраться. Четвертый, Гарри Улин - один из сильнейших
альпинистов Америки, - погиб...
По сигналу бедствия в воздух поднялся вертолет и сбросил американцам
питание и маркировочные стойки, чтобы обозначить местонахождение тела. Из
лагеря навстречу потерпевшим вышел спасотряд из советских американских и
французских восходителей. Это была первая жертва горы...
Злосчастный ночной снегопад, что случился с 24 на 25 июля, застал
женскую группу в пещере на 5200 метров. Девушки оказались здесь по случаю
второго акклиматизационного выхода, который планировался до высоты 6000
метров. По научной и практической раскладке подъем на этот уровень должен
был дать им необходимое привыкание к высоте, так сказать, акклиматизационный
запас, достаточный, чтобы после подняться еще километром выше. Так
намечалось, но так не вышло. Опасное состояние снега и случай с Гарри Улином
вынудили лагерное начальство дать команду о спуске всем, кто находился на
склонах. Такую ситуацию застали мы с Дайнюсом, когда прибыли в международный
лагерь "Памир". На поляне не задержались и часа - нас попросили подняться на
4500 и сообщить руководителю американкой команды Шонингу о гибели Гарри
Улина. (Бивак его находился за перегибом, а рации "Виталки" работают только
на прямую видимость.)
По дороге встретили возвращавшихся девушек. Отдали им письма и сказали,
чтоб нынче же ждали нас в гости. Они таинственно переглянулись, прицельно
сверху вниз осмотрели каждого и ничего не ответили.
В лагере мы принялись разыскивать палатки женской группы. Но нам
сказали: команда Шатаевой проживает на той стороне ручья, за крепостной
стеной, и вход туда по спецпропускам. Мы переправились, точнее, перешагнули,
через ручей и стали искать крепостную стену. Она нашлась: толщиной и высотой
в один "кирпич". Правда, за отсутствием кирпичей стена состояла из белых,
разложенных кольцевым пунктиром камушков.
Охранник, она же дежурный повар, Ира Любимцева, вооруженная дымящейся,
видимо, только что вынутой из стряпни поварешкой, услыхав наши шаги,
выскочила из кухни-палатки и тут же дала сигнал тревоги. Из "памирок"
высыпал гарнизон. Дайнюс, случайно переступивший "стену", тут же был схвачен
и выдворен за пределы крепости. Эльвира, сохраняя престиж вожака, соблюдая
ритуал, осталась в своей резиденции. Ей доложили. Она церемонно вышла и,
оглядев "чужестранцев", спросила:
- Кто такие? Чего хотят?
- Говорят, в гости... - ответила Элла Мухамедова. - В гости-и?!
Она повернулась и, подав знак, увела всех, кроме Вали Фатеевой. Эта
осталась на часах.
Нас мариновали минут пятнадцать. Из палатки слышался женский гомон, то
и дело прерываемый взрывами смеха. Потом появилась Люда Манжарова, держа в
руках чистые листки бумаги и авторучку. Не замечая нас, она отдала их
Фатеевой и сказала:
- Пусть напишут заявление. Каждый в отдельности. Можно в одном
экземпляре - мы не бюрократы.
Мы написали: "Просим вас принять нас, так как очень хотим есть".
Наконец вышла Нина Васильева и объявила:
- Совет рассмотрел ваши заявления и счел причину уважительной. Совет
постановил: выдать спецпропуска.
Объявив нас гостями, они некоторое время оказывал ли нам подчеркнуто
вежливый, внимательный прием стараясь не выходить из ролей. Это всех
забавляло, всем хотелось поиграть этот спектакль подольше. Но иногда они
забывались и отпускали в наш мужской адрес вызывавшие взрывы смеха колкости.
Наконец Таня Бардашева сказала:
- Нехорошо, девочки! - И, обращаясь к нам, добавила: - Не принимайте
близко к сердцу - они тут ходят и ищут: кого бы высмеять?!
- Что вы, что вы! - ответил Дайнюс. - Мне как-то охотник рассказывал:
медведи даже любят, когда их пчелки кусают. Но охотник, как всегда,
наверное, врал...
Поднялся притворный переполох. Возмущенные, они заговорили открытым
текстом, дескать, подумать только: мы пчелки, они медведи!
Они понимали друг друга с полуслова, с одного взгляда и так слаженно
поворачивали разговор в свою пользу, будто и в самом деле читали роли
спектакля.
А собрались они две недели назад, 10 июля, в Оше, многие из них увидали
друг друга впервые. Некоторых Эльвира знала только по прошлым восхождениям,
остальных же только по переписке, которую начала в январе 1974 года.
После этого вечера мы провели в женской "обители" еще два дня, получив
разрешение поставить палатку (нас, правда, огородили белыми камушками).
Они жили как хорошо вышколенный экипаж корабля - дисциплина, точность
регламента, пунктуальность его выполнения, знание своих обязанностей, своего
рабочего места. Ни разу не пришлось нам услышать слова пререкания,
оспариваний, увидеть надутых губ, недовольных мин, осуждающих взглядов.
Поведение, которое буквально посрамило восточную пословицу: "Две женщины -
базар".
Прогуливаясь со мной возле палаток, Эльвира кивнула на маленькую
утоптанную лужайку и сказала:
- Это наш "зал заседаний". - Вы что, здесь танцуете? - И танцуем тоже.
- Вообще-то ты молодец. Группу сделала...
- Опять ирония?
- Нет. На самом деле.
- Неужели я дожила до твоей похвалы?! Чудеса! Лагерь понемногу
замолкал. Голоса в женских палатках стихали. Лишь откуда-то из-за ручья
слышалась шуточная песня под гитару: Ах, какая же ты лас-сковая, Альпинистка
моя, скалолазка моя...
Скоро и эти полуночники замолкли, а я все не мог заснуть, и в голове у
меня крутился этот прилипчивый рефрен. Я знал, что Дайнюс тоже не спит, и
сказал ему:
-Вот тебе и женщины. Такой порядок в мужских группах еще поискать...
... Но я о другом думаю... Бьют в одну точку - мы, мол, женщины, не уступаем
вам, мужчинам, ни в чем. Вроде бы в шутку, игрушечно...
- Не "вроде бы" - точно в шутку. Они и хотят, чтобы мы были сильнее, и
любят нас за то, что сильнее...
- Так мы всегда и думаем. И они так думают - думают, что этого хотят...
И все-таки "вроде бы". Есть у них несогласие... Вековое несогласие.
- Несогласие с природой? - спросил я.
- Точно так. Подспудное, загнанное в подкорку, накопленное поколениями.
Почему они так стараются? Потому как выпала им почетная доля высказать свое
несогласие... Отстоять сословие! Над ними тысячелетия! тяготеет наш
скепсис...
- Наш еще полбеды... Свой собственный!
- Именно. Что получается? Они поднялись на альпинистский Олимп.
Вскарабкались. Изодрались, исцарапались, превратились в сплошной синяк, но
вскарабкались! Победили в драке. В какой? В физической! Вышли на Олимп и
поверили в свои бойцовские качества. Только глядь, а над ними, как и
тысячелетие прежде, все тот же скепсис... Стоят они на этом Олимпе рядом с
нами и видят, что мы-то обозреваем панораму с отметки на голову выше. Но в
запале победы кажется им, что и эту разницу можно преодолеть... если
подняться на цыпочки. Вот и тянутся, а так ведь долго не простоишь...
- Боюсь, не им, а тебе все это кажется, - перебил я Дайнюса. - После их
восхождений на пик Корженевской и Ушбу я решил, что сам господь бог ни черта
не знает женской породы. I
- Возможно, я не спорю, говорю только то, что мне кажется. А еще мне
кажется, что, фетишизируя дисциплину, они... Как бы сказать?.. Подводят, что
ли, себя?! Они знают: один из краеугольных камней альпинизма - дисциплина.
Их восхищает, что сильные, здоровые, волевые, самостоятельные мужики так
умеют подчиняться. Думаю, потому восхищает, что им-то самим дается это с
трудом. Они, по-моему, больше всего боятся упрека: дескать, женщины
собрались - какая ж там может быть дисциплина? Вот тут-то и забота номер
один - не дать повода для таких упреков, в первую очередь самим же себе,
вести себя так, чтоб комар носа не подточил. Вот тут-то и мое беспокойство -
не перехватили бы лишнего. Боюсь, они так стараются, что не дисциплину, а
послушание ладят - дисциплину без инициативы, без самостоятельности. Если
разобраться, то у самой независимой женщины самостоятельность все-таки
слабое место. У нее в генах заложен расчет на защиту мужчины...
Раньше у меня с Дайнюсом не могло быть на этот счет разногласий. Но
события последних двух лет поколебали мое мнение.
В 1971 году Эльвира задумала восхождение на семитысячник женской
группой. Всю зиму 72-го подбирала она команду. А летом четверка под
руководством Галины Рожальской, где, кроме Эльвиры, были ее подруги, Элла
(Ильсиар) Мухамедова и Антонина Сон, покорили пик Евгении Корженевской (7105
метров). В сущности, это первое в мире успешное женское восхождение на
семитысячник. Хотя попытки были и до этого. В следующем, 73-м году Эльвира
организовала и возглавила еще одну женскую экспедицию, которая совершила
траверс легендарной Ушбы. Это и есть факты, с которыми не поспоришь. Однако
в чем-то Дайнюс был все же прав. Хотя правота его лишь подчеркивала,
умножала их подвиг. Можно только предполагать, до какой степени отягощало их
работу наше мужское неверие. В одной из статей, посвященных первому женскому
восхождению, Эльвира писала: "Психологический барьер, его преодоление - вот
одна из основных задач нашего восхождения-экспе-римента... И реплики
скептиков: дескать, женщины и суток не могут прожить без эксцессов - звучали
предостерегающе. Может, это иногда и бывает правдой".
Они справедливо считали, что в их лице экзаменуются женщины. Любой
промах вызовет восклицание: "Женщины!" А самое главное - возглас этот при
случае готов был сорваться из их же собственных уст. Они старались провести
свой поход, загнав "под каблук" женские эмоции, - спокойно, без спешки, с
мужской выдержкой и рассудочностью. Все это дало психологическое состояние,
которое называют "жизнью с оглядкой".
Они были скромны в своем женском самоутверждении - без замахов на
большой спортивный скачок, без желания привести мир в изумление, вызвать
овации. Женское восхождение лишь очередной, последователь-ный шаг этих
спортсменок, тот, что находится рядом с достигнутым. Они пошли на него, хоть
в душе и подозревали: а не лежит ли он за пределом их женских возможностей?
И не действует ли здесь "табу"? Поэтому подходили к делу разумно, осторожно,
больше всего боясь переоценки своих сил. Еще в Москве Эльвира сказала мне:
хочу, дескать, провести восхождение под девизом: "Тише едешь - дальше
будешь".
То же самое говорила она и Володе Кавуненко, который уговаривал Эльвиру
идти на пик Хан-Тенгри.
Этот северный форпост крупнейших вершин Земли по тяжести прохождения
можно сравнить с гималайскими восьмитысячниками, хотя формально он в
"номенклатуру" не вошел - до семи тысяч не дотянул пяти метров (6995).
Образно говоря, стужей тянет даже со страниц истории этой горы. Здесь и в
базовом лагере - на высоте четырех тысяч метров - посреди жаркого
августовского лета свирепствуют снежные бури. Люди с трудом пробираются от
палатки к палатке. Можно себе представить, что наверху... Большую часть года
вершину скрывает мощный слой облаков. Кажется, будто они приделаны к ней
навечно, как купол зонтика к трости, и так же незыблемы, как и сама гора.
Бесконечные снегопады. А лавины идут с частотой метропоездов. Погода
меняется быстро, резко и неожиданно. Недаром район этот называют "гнилой
угол".
...Кавуненко убеждал Элю ехать в Тянь-Шань, поскольку и сам планировал
штурм Хан-Тенгри. Он ей доказывал: ничего, дескать, страшного нет, иной раз
и пятитысячник, на который идешь без опаски, такого перцу задаст, что после
год неохота смотреть на горы, зато недоступная вершина вроде пика Победы
вдруг на всем маршруте возьмет да и "солнце повесит". Самое главное, выбрать
нужный момент - мы его выберем. Взаимодействие, мол, двух групп облегчит
задачу и принесет успех и той и другой.
Ему, как и всем нам, было немного боязно за женщин. Зная, что служебные
дела могут меня увести из района женского восхождения, он решил, что лучше,
если женщины будут поближе к нему. Тогда их можно подстраховать незаметно
для них.
Но Эльвира не отвлекалась от темы "Женское восхождение". Женское! Она
сразу же усекла подтекст и заявила Кавуненко:
- Ты думаешь, мы понарошке? А вы вправду! Володя, мы ведь не за
призами. Других, может, иной раз и есть смысл обмануть, но себя-то зачем же?
Запомни: самые большие скептики в этой истории сами же женщины. Понимаешь? Я
сама в себя верю не до конца, хотя и побывала на Ушбе и Корженевской. Спорю
сама с собой и иду на пик Ленина, чтобы еще раз себе доказать. А ты,
джентльмен, на Хан-Тенгри под ручку меня приглашаешь.
Но от опеки избавиться нетрудно, если ее не хочешь. И отказалась она,
конечно, не по этой причине: она понимала, что Хан-Тенгри им пока еще не по
силам.
Они не хотели рекламы, громких газетных статей и безмерных
преждевременных восхвалений. Вот письмо, которое написала Эльвира Ильсиар
Мухамедовой незадолго до выезда на Памир.
"М о с к в а
Элка, здравствуй!
Вот и начнем отсчитывать денечки до встречи. Уже недолго. Радость через
край. Хочу тебя еще раз поздравить с "женским днем" - днем, когда утвердили
нашу группу.
Стоит ли изливаться? И так все ясно. Только еще не верится.
У меня к тебе дело. Первое - не забудь карточку медосмотра взять с
собой. Второе - не знаю, возмож-но это или нет - палатка, в который вы жили
с Галкой на поляне, хороша. Не смогла бы ты такую достать? Нам, конечно,
дадут, но, видимо, памирку. И третье. Свое любимое (конфеты, сигареты или
что-либо другое) припаси как свое фирменное блюдо к "дамскому столу".
Наши шефы В. М. Абалаков и В. Н. Шатаев верят нам и в нас очень и
очень. Думаю, что мы не подведем. Тетки собираются хорошие.
Элка, я очень суеверная. Ради всего - никому никаких интервью. Пусть мы
уедем молча, ага? Не хотелось бы никаких упоминаний ни строчкой, ни словом.
Хотя в Союзе уже знают, так пусть знают. Но ничего нового ни о себе, ни о
группе, ни о восхождении. Раннее толкование не лучший исход нашего дела.
Поняла намек?
Целую. Шатаева".
На другой день - 28 июля - я проснулся, не было еще шести. Парусина
скатов желтела, словно подсвеченные витражи. Я приоткрыл полог и увидел
чистое небо, яркое солнце и обнаженные горы. Казалось, на всем полушарии ни
единого облачка.
Я разбудил Дайнюса, "показал" ему погоду, и без лишних слов, поздравив
друг друга с добрым утром, стали укладывать рюкзаки. Через час в память о
нашем пребывании остались лишь белые камушки.
Перед уходом я заглянул в памирку к Эльвире. Она спала - крепко
настолько, что против губ на подушке виднелось влажное пятно. Глядя на нее,
вспомнил слова Евгения Тура, сказанные им где-то в журнальной статье: "Когда
мне говорили, что альпинизм делает женщин грубыми и мужеподобными, я всегда
приводил в пример Эльвиру, ее изящество, женственность, необык-новенную
душевную щедрость".
Мы оставили им записку о том, что пошли "погулять" на пик Ленина, и
отправились в лагерь оформить заявку на восхождение. По дороге встретили
знакомого парня из Ленинграда. Узнав о нашей затее, он сказал:
- Вы что, рехнулись? Вдвоем по такому снегу?! До пяти тысяч не дотянете
- сдохнете!
Дотянем. С нашей акклиматизацией можно на восьмитысячник. За последний
месяц мы, что называется, прописались на высоте. Погода и спортивная форма
давали все основания рассчитывать на успех.
28 июля поднялись на 4500. Можно было двигаться дальше, но решили, на
первый день хватит. Зато назатра к вечеру оставили под собой
полуторакилометровую вертикаль и лагерь разбили на отметке 6000 метров.
Уставшие, но с настроением именинников и с сожалением, что альпинизм не
имеет зрителя, мы легли спать. Но перед тем как заснуть, все же устроили
сами себе овации, и этого нам хвагило.
Утром 30 июля погода по-прежнему стояла хорошая, распаляя наш
восходительский азарт. Поразмыслив немного, мы оставили рюкзаки и палатку,
проглотили по банке сока и двинулись в путь. К 16.00 вертикаль в 1150 метров
вся до последней пяди ушла вниз. Под нами пик Ленина... Десять минут на
процедуру с запиской, которую заложили в туре у бюста Владимира Ильича.
Десять минут счастья - на этот раз особенно обостренного чувства. Может,
оттого, что подъем сопровождался постоянным ощущением точности, мастерства,
необычного темпа?
В 16.10 начали спуск. Однако...
Еще на подходе к высшей точке черно-серый вал облаков надвинулся на
вершину. Сильный ветер со шквальной внезапностью закрутил поваливший снег.
Видимость 10-15 метров. Мелкий след на последнем участке замело через
четверть часа.
Положение не просто трудное - критическое: палатки, рюкзаки с едой,
примус с горючим, снаряжение остались в лагере на 6000 метров. Надо
спускаться, но куда? Выбора нет. Выход только один - положиться на
собственный альпинистский нюх, иначе "холодная" ночевка. На вершине да в
такую погоду.
Ветер валил с ног, забивая лицо жестким, колючим снегом. Скрючившись,
чуть ли не утыкаясь в колени лбом, через каждые два-три шага пережидая
невыносимые порывы метели, почти вслепую мы все-таки двигались вниз. Через
час, даже при этой ничтожной видимости, нам стало ясно, что находимся на
неизвестных склонах... Но куда бы ни идти, лишь бы чувствовать под ногами
спуск.
Возможно, мы вышли из этого адского горизонта, возможно, погода
попросту начала униматься, но вскоре ветер ослаб, прояснилось, стало теплее.
Книзу склон расходился веером, напоминая метлу. Дайнюс заметил первым и
радостно крикнул: "Метла!" Все-таки мы везучие: "метлой" называют хорошо
знакомый альпинистам маршрут...
В тот день мы спустились к пещере на 5200. Нашли там все, что нам было
нужно: продукты, мешки, снаряжение, а главное - примус с горючим.
Переночевали в сытости и тепле. Назавтра поднялись на 6000, сложили далатку
и с полными рюкзаками вернулись обратно. Приближаясь к "обжитой" высоте, еще
издали заметили знакомые памирки и поняли - женщины. Пещеры пришлись им не
по душе, и они устроились на поверхности, поставив палатки шагах в двадцати.
Нас встретили Эля, Нина Васильева, Валя Фатеева. Остальные уже спали.
Все трое взялись хлопотать насчет ужина.
Мы принялись рассказывать о своих приключениях. Дайнюс намеренно
вскользь, между прочим заметил, что с 4500 на 6000 поднялись за один день.
Нам все же очень хотелось аплодисментов. И мы их дождались. Нина, округлив
от удивления глаза, переспросила:
- Полторы тысячи?! Вдвоем по такому снегу?! Слышали, девушки?
- Это вредная для нас информация, - вмешалась Эльвира. - Девчата,
запомните: как говорят в Одессе, не берите себе это в голову! Мы сами по
себе. Ни за кем тянуться не станем. У них свои задачи, у нас свои. Им с
нашей не справиться никогда - пусть попробуют со-вершить женское
восхождение! - Это не фокус, - сказал Дайнюс. - Случается, и мужчины ходят
по-женски... Мы как-то с Володей видели: шесть мужиков забились в нишу и
ждали, когда помрут. Пришлось применить силу. В буквальном физическом
смысле. Нахлестали троим по щекам - осталь-ные сами пошли... Теперь каждый
праздник шлют телеграммы...
- Да... - вздохнула Эльвира. - Грубой мужицкой силы нам не хватает...
Ладно, - заключила она. -
Пусть так: брюки - хорошо, платье - плохо. Но мы останемся в платье -
подражать никому не станем, и гонку устраивать не будем. Мы создадим свой
стиль Восхождения - женский, поскольку не должны и не можем ходить так, как
ходят мужчины. Торопиться нам некуда. Контрольный срок у нас 9 августа, и к
этому времени траверс через Раздельную выполним.
Задача их выражалась тремя словами: траверс пика Ленина. Это в данном,
конкретном случае означало: подняться по маршруту через скалу Липкина,
пересечь вершину и спуститься на другую сторону через вершину Раздельная.
Это и есть план, к нерушимости которого наши женщины, по понятным читателю
причинам, относились более свято, чем в подобных случаях мы, мужчины. Мы
посмотрели б на это просто: удался траверс - хорошо, нет, и не надо - будет
вершина. Они же считали, что им этого делать нельзя, чтобы не вызвать
очередного обобщенного восклицания: "Женщины!"
...Они накормили нас котлетами с гречневой кашей, напоили чаем с
вареньем.
Ели мы с аппетитом. Эльвира, улыбаясь, откровенно смотрела мне в рот -
ей нравился мой аппетит... В штормовках и с ледорубами они оставались
женщинами... Минут через десять все, что я съел, было на снегу. Эля
забеспокоилась, но состояние у меня было такое, что готов хоть еще раз идти
на вершину.
- Не волнуйся. Все нормально. Так у меня уж второй день. Ты же знаешь -
на высоте это бывает.
Потом мы надели рюкзаки. Но прежде чем уйти, я отозвал Эльвиру в
сторону и сказал:
- Если увидишь, что кто-нибудь на пределе, оставляйте вещи, палатки на
6500, штурмуйте вершину и возвращайтесь по пути подъема - черт с ним, с
траверсом! Обещаешь?
- О чем речь, Володя? Если кто-нибудь заболеет, никакая вершина в
голову не пойдет. Тут же начнем спуск. Но если поднимемся на вершину, от
траверса отказываться не станем. Пойми - нам это неудобно. Если база
предложит - другое дело...
- База может не знать ваших дел.
- Мы ничего не скроем, все доложим как есть. Дайнюс уже поджидал меня
шагах в сорока ниже. Я двинулся в его сторону, но, пройдя немного, обернулся
и крикнул:
- До скорой встречи в Москве! Пригласи всех девчонок к нам в гости!
В 23 часа мы прибыли в лагерь и подсчитали, что весь поход длился 80
часов - со всеми блужданиями и повторным восьмисотметровым подъемом - с 5200
на 6000.
Приняв поздравления товарищей, легли спать. Служба призывала меня в
Москву. Утром самолетом прибыли в Душанбе, и в тот же день я вылетел домой.
7 августа 74-го года в адрес Комитета физкультуры и спорта СССР прибыла
телеграмма из международного лагеря "Памир". В ней говорилось о гибели
швейцарской альпинистки Евы Изеншмидт. Причина: экстремальные метеоусловия,
сложившиеся в районе пика Ленина.
Вечером того же дня мы с заместителем председателя комитета В. И.
Ковалем вылетели в Ош. Прибыли ночью и немедленно связались по радио с
лагерем. 8 августа в эфир вышли слова: "Случилось большое несчастье..."
"...2. Заболевание двух участниц в момент нахождения команды на вершине
значительно осложнило положение группы и способствовало трагическому исходу.
3. Основной причиной гибели группы явились крайне сложные внезапно
возникшие метеоусловия, ураганный ветер со снегом, резкое снижение
температуры и атмосферного давления, отсутствие видимости..."
Из выводов официальной комиссии.
ГЛАВА IX. КАТАСТРОФА
"...Сегодня 13 августа. Шагаем мы третий день. И осталось нас трое...
Трижды три девять... А их было восемь. Нет. Сначала их было девягь. Одна им
не подошла - они единогласно ее отчислили... У Соколова рваная пуховка. Где
он ее порвал? Интересно, если распахнуть пуховку, можно на ней полететь при
сильном ветре? А если придумать гарпун и стрелять из него веревку с
приспособлением, чтоб могла зацепиться?.. В любую непогоду, при нулевой
видимости... Выстрелил - зацепилась. Подтянулся... И снова на сорок метров
вперед... С такой штукой они, возможно, спаслись бы... Дурацкое солнце палит
без меры... Кто это обвязал мне лицо марлей? Ах да... Только что подходил
Давыденко и сказал, что на скуле у меня волдырь - солнечный ожог... Он
нацепил мне повязку, а я не заметил, потом спохватился, хотел сорвать, но
спохватился еще раз - они меня не пускали, а я обещал, что все будет в
порядке... О'кэй. Американцы - крепкие ребята. У них все О'кэй. Когда я
спросил, хорошо ли маркировали, сможем ли потом отыскать тело, они сказали:
"О'кэй". После я видел, как плакал Шонинг... и у меня тоже все будет О'кэй -
зря беспокоятся... Зачем я взял на себя руководство... Зачем?! Все верно...
Так получилось... Где он заболел?.. Метров триста назад... У него, видно, не
ладится с высотой... И сам же отправил его вниз вместе с сопровождающим...
Все верно: нас было пятеро - теперь трое... Трое? Все верно - Давыденко,
Соколов и я... Надо выйти вперед".
- Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. ...Черт, какой жуткий снег!
Никак не утопчешь... И тишина... Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло...
Лавина бы сорвалась... Этот скальный выступ похож на кошку... Я не люблю
кошек. Они злобны и лживы... А Эля любила... Она доверчивая... Потому и
любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово... Она нежная
была... Была?! Была!.. "Горы улыбаются" - поэты смотрят на них снизу
вверх... Разве это улыбка?! Это кошачий оскал... Это безмолвный XOXOT...
Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?!
Тьфу, черт... вот же она, под клапаном рюкзака... А если бы им костюмы с
электрообогревом? Крохотный аккумулятор... Или атомный источник? И пломбу на
тумблер: "Вскрыть только в экстренном случае". А кислород? Баллон? Тоже с
пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?..
Покричать бы, повыть... Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь
Памир... Взорвать эту идиотскую тишину... Как же могло такое случитъся?!
Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда
Гаврилова - там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы... Каких-то
пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у
постели умирающего десяток врачей, а он умирает, и никто не может ему
помочь? Близок локоть, да не укусишь"-теперь до конца ясно, что означает эта
пословица... Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был
рядом и не сумел помочь... Я не хотел бы быть на их месте... Так мы и не
нашли следов их бивака на шести тысячах... то был еще добрый бивак, Эля
передала оттуда: "Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус.
Настроение хорошее". ...Это было 1 августа в 20 часов...
...Каждый шаг приближает нас к страшному месту... До встречи осталось
немного - каких-нибудь 200- 300 метров по вертикали. С базой было у нас
несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед
включением рации мне грезился голос: "Володя, она нашлась..." Хотя еще в
лагере кто-то сказал мне: "Японцы как будто ее опознали". "Как будто"... -
тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят... Я все-таки верил.
Но вера уходил? с каждой новой связью, с каждым метром высоты... Наконец я
сказал себе: "Хватит морочить голову - она там, на склоне возле вершины". С
этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся
ее - боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все
будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По
делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде.
На этом сыграл - формальный повод, который под конец пригодился всем, кто
устал меня отговаривать, убеждать...
Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год
их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все
мо-жет случиться. Здесь нужен документ.
Портативный магнитофон "Сони" под свитером давит на ребро. Я держу его
здесь, чтобы не замерзли ба-тарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто
будет диктовать?
Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны,
глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая
встреча. Я знаю - они предвидят сцену... Жуткую сцену... Где мне взять силы,
чтобы этого не случилось? Ясно только одно - на высоте семь километров никто
не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас
стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со
мной...
Гребень неподалеку. Где-то здесь 2 августа в 13 часов Эльвира передала
на базу: "Осталось около часа до выхода на гребень. Все хорошо, погода
хорошая, ветерок несильный. Путь простой. Самочувствие у всех хорошее. Пока
все настолько хорошо, что даже разочаровываемся в маршруте..."
Что было дальше? Об этом известно немного. Источник единственный -
радиопереговоры, восстановленные мной со слов их участников. В тот же день,
2 августа, в 17 часов женщины передали на базу информацию не менее
жизнерадостную и оптимистичную, чем та, что поступила в 13 часов. Лагерь
пожелал им спокойной ночи, и связь на этом закончилась. 3 августа, 8 часов
утра. Эльвира: "Решили взять день отдыха". База (В. М. Абалаков): "Эльвира,
тебе видней. Как решила, так и будет. Не спешите. В перспективе прогноз
хороший". Сверху после штурма вершины навстречу женской команде шла группа
Гаврилова. Мастер спорта Олег Борисенок находился на связи, слышал сообщение
женщин и передал им: "Мы идем к вам. Скоро увидимся и поговорим". 3 августа,
17 часов. Эльвира: "Я права, что взяли день отдыха!" База: "Не сомневаюсь,
тебе видней, тебе доверяю. Ты предложила - я согласился".
Эльвира: "Завтра хотим подойти под вершину - сделать большую работу за
счет отдыха. Может, сделаем попытку выйти на вершину". Утром 4 августа
где-то у высшей точки двигалась вверх группа Георгия Корепанова. Они шли с
другой стороны. К вечеру, достигнув вершины, начали спуск и до темноты
успели спуститься на несколько сот метров в обратном направлении, к вершине
Раздельной. Между этими тремя подвижными точками - командами Шатаевой,
Гаврилова, Корепанова - и базой поддерживалась регулярная связь - то ли
прямая, то ли путем передачи через посредника. Внизу передачи вел Виталий
Михайлович Абалаков.
4 августа, 17 часов.
Эльвира - базе: "Пока мы с вами поговорили, ребята "сделали" пик Ленина
(имеется в виду группа Корепанова. - В. Ш.). Нам завидно. Но завтра нас тоже
можно будет поздравить. Пусть Корепанов нас встречает на Раздельной, греет
чай. Поздравляем Жору с днем рождения. Желаем всего доброго. Несем тебе
презент. Пик Ленина ты уже покорил, теперь желаем восьмитысячника".
Корепанов - Эльвире: "Жду презент. Подходите быстрее. Продолжаем греть
для вас чай. Идите быстрей. Нужна вам эта гора? Если б меня не гнали, я бы
не ходил".
Эльвира - Корепанову: "Погода портится. Идет снег. Это хорошо - заметет
следы. Чтобы не было раз-говоров, что мы поднимаемся по следам". В момент
этой связи группа Гаврилова отдыхала рядом с женским биваком на высоте
немного выше шести тысяч метров. Один из ведущих участников группы,
заслуженный мастер спорта Константин Клецко, запросил лагерь.
Клецко - базе: "Какие будут указания?"
База: "У девушек все хорошо. Эля доложила. Самочувствие прекрасное. Она
доложила свои раскладки по времени. Я им подсказал кое-что. Считаю, что вам
надо спускаться вниз и завтра спускаться дальше".
Однако о самочувствии женщин гавриловцы имели гораздо больше сведений,
ибо видели их воочию, совместно распивали чаи. Девушки и в самом деле
чувствовали себя хорошо. 5 августа, 8 часов утра. Борисенок-базе: "Погода
хорошая. Тепло. Сейчас греемся и будем спускаться с шотландцами". База:
"Хорошо, если они согласны, спускайтесь". Группа Шатаевой еще спала. Связи с
ними не было. 17 часов.
Шатаева - базе: "Мы вышли на вершину". База. "Поздравляю!"
Читатель, видимо, догадывается, что общая стратегия передвижения групп
была продумана и попутно с личными восходительскими целями предполагала
некое патрулирование мужских команд во время нахождения женщин на склоне -
для подстраховки, на всякий случай. Однако, как бы тщательно ни скрывался
факт подстраховки, там, на месте, он становился "секретом полишинеля". И не
исключено, что именно поэтому женщины затягивали восхождение, стараясь
вырваться из-под опеки, выбирая для переходов моменты наибольшего удаления
"опекунов". Сначала группа Гаврилова - Клецко, по понятным причинам, не
спешила со спуском. Но, получив указания с базы, двинулась вниз и 5 августа
в 17 часов вышла к японской пещере на 5700. В 17 часов в передачу "База -
Шатаева" включился Олег Борисенок. Узнав о благополучном выходе на вершину,
он сказал:
"Очень хорошо. Желаем удачного и скорейшего спуска. Жора ждет не
дождется своего презента".
Шатаева - базе: "Видимость плохая - 20-30 метров. Сомневаемся в
направлении спуска. Мы приняли решение поставить палатки, что уже и сделали.
Палатки поставили тандемом и устроились. Надеемся просмотреть путь спуска
при улучшении погоды". База: "Согласен с таким решением. Раз видимости нет,
лучше переждать и в крайнем случае здесь же, на вершине, переночевать, если
это возможно". Шатаева: "Условия терпимые, хотя погода не балует, видимости
нет. Ветер, как нам и говорили, здесь всегда. Думаю, не замерзнем. Надеюсь,
ночевка будет не очень серьезной. Чувствуем себя хорошо".
База: "На вершине неприятно и действительно холодно. Не исключено, что
ветер и дальше будет не меньший. Может, и больший. Постарайтесь пораньше
проснуться, просмотреть и найти путь спуска и, если будет возможность, сразу
следовать на спуск".
Борисенок: "Спокойной ночи. Удачной ночи".
6 августа, 10 часов утра.
Шатаева - базе: "Погода ничуть не изменилась. Видимости никакой. Мы
встали в 7 часов и все время следим за погодой - не появится ли просвет в
тумане, чтобы определиться, сориентироваться на спуск. И вот уже 10 часов, и
ничего, никаких улучшений. Видимость все такая же низкая - примерно 20
метров. Что нам посоветует база, Виталий Михайлович?"
Абалаков: "Давайте в 13 часов поговорим. Перекусите".
13 часов. Шатаева (в голосе слышатся тревожные нотки):
"Ничего не изменилось. Никаких просветов. Ветер начал крепчать, и
довольно резко. Видимости тоже нет, и мы не знаем: куда же нам все-таки
двигаться? Мы готовы в любой момент выйти. Но время прошло... Мы сейчас
готовим обед. Хотим пообедать и быть наготове, чтобы собраться за 10-15
минут, не больше. Имеет ли Жора для нас какие-нибудь рекомендации? Сообщите,
не идет ли кто в нашу сторону?"
В группе Гаврилова связь вел Борисенок. Он вмешался в разговор:
Борисенок - Шатаевой: "Просим сделать маленький перерыв. Мы сейчас свяжемся
с Жорой".
Группа Корепанова находилась за перегибом и прямой связи с вершиной не
имела. Борисенок вызвал Ко-репанова и передал ему вопросы Эльвиры. Корепанов
- Борисенку: "Ухудшение погоды заметно на гребне и ниже. Вверх сегодня
выходят отдельные восходители, но, по всей вероятности, на вершину выхода не
будет. Если кто и вышел со своих биваков, будут, видимо, возвращаться из-за
непогоды". Через несколько минут Борисенок пересказал Шатаевой содержание
разговора с Корепановым.
Шатаева: "Куда же все-таки идти, если стать лицом к обелиску?". Клецко:
"Станьте лицом к обелиску и по левую сторону начинайте спуск..." Клецко -
Корепанову: "Как спускаться дальше?" Корепанов: "Очень трудно дать
консультацию по радио. В принципе там ясного спуска нет, такие...
перемежающиеся поля. Спускаться можно в том случае, если есть следы от
предыдущих групп. Если их нет и никакой видимости, то лучше сидеть и
пережидать непогоду. Спуск в сторону Раздельной неявно выраженный". Клецко -
Шатаевой: "Если непогода и ничего не видно, то лучше оставаться на месте".
Шатаева: "Мы сейчас обсудим и примем решение". 17 часов. Шатаева - базе:
"Погода нисколько не улучшилась, наоборот, ухудшается все больше и больше.
Нам здесь надоело... Так холодно! И мы хотели бы уйти с вершины вниз. Мы уже
потеряли надежду на просвет... И мы хотим просто начать... по всей
вероятности, спуск... Потому что на вершине очень холодно. Очень сильный
ветер. Очень сильно дует. Перед спуском мы, Виталий Михайлович, послушаем
вас - что вы нам скажете на наше предложение. А сейчас нам хотелось бы
пригласить к радиостанции врача. У нас есть вопрос, нам нужно
проконсультироваться".
Группа Гаврилова расположилась в тот момент на 4200. Борисенок -
Шатаевой: "Подождите, будьте на приеме".
Борисенок: "Просим выйти на связь Толю Лобусева" (находился в лагере на
5300 метров со стороны Раздельной).
Лобусев: "В чем дело? Какая нужна консультация?"
Шатаева: "У нас заболела участница. Ее рвет после приема пищи уже около
суток. У нас подозрение, что ее беспокоит печень".
Вопросы и ответы с целью установления диагноза.
Лобусев: "Предполагаю, что это начало пневмонии. Группа должна
немедленно спускаться".
Шатаева: "У нас есть небольшой комплект медикаментов" (перечислила).
Лобусев рассказал, что, когда и в какой дозе колоть, какие препараты
сразу, какие через два-три часа.
Шатаева: "Мы поставлены в такое положение, что не знаем, как разделить
лекарства - у нас еще одна участница неважно себя чувствует..." Снова
выяснение симптомов и рекомендации врача.
Абалаков - Шатаевой: "Объявляю вам выговор за то, что не сообщили
раньше о больной участнице. Срочно выполнить указание врача - сделать укол -
и немедленно спускаться по пути подъема, по маршруту Липкина".
Шатаева: "Я поняла. Хорошо. Сейчас же сделаем уколы, собираем палатки и
немедленно - через 15 ми-нут - начинаем спуск. Все, что касается выговора,
предпочитаю получить внизу, а не на вершине".
Альпинисты, как и большинство взрослых людей, питаются три, от силы
четыре раза в сутки. Эльвира сказала: "Ее рвет после приема пищи..." Значит,
этот симптом у больной проявился не более трех-четырех раз. Возможно,
больная не придала этому нужного значения и, чтобы не вызывать беспокойства
подруг, умолчала о своем состоянии. Естественно думать: если бы команда об
этом узнала раньше, то запросила врача к аппарату при первой же связи.
Другое. У женщин не было никаких причин скрывать болезнь участницы -
вершина взята и после тяжелой ночевки траверс вряд ли их соблазнял.
Альпинист знает, что это противоестественно. После таких испытаний вместе с
силами из человека уходит и честолюбие. Остается лишь долг и подчинение
дисциплине (у сильных людей). У них, как известно, и то и другое было особо
обострено. Лишь это удерживало их от самостоятельного решения спускаться
маршрутом Липкина. Люди в их положении могут мечтать только об одном: скорее
оказаться внизу - неважно как, а лучше всего "взмахом волшебной палочки". В
переговорах эта нотка явно звучит. Легче представить, что болезнь участницы
послужила бы поводом для спуска всей группы наиболее простым путем. Но
нетрудно понять и В. М. Абалакова. Уже более суток женщины находятся на
вершине, уже несколько дней в районе семитысячной высоты, в условиях
недостатка кислорода и едва переносимого холода, в условиях, где давление в
два с лишним раза меньше нормального. Он нервничал и, что называется,
взорвался, когда неожиданное сообщение ударило по его и без того натянутым
нервам. Всякий другой на месте этого волевого и сдержанного человека сказал
бы, возможно, еще более резко.
В тот день связи больше не было. Женщины начали спуск. Но о событиях
этого вечера стало известно из утренней передачи 7 августа. Запросив
Шатаеву, лагерь услышал:
Шатаева - базе: "Вчера в 23 часа при спуске трагически умерла Ирина
Любимцева..."
...Да. Там у болезней особое время - равнинный час подобен горной
минуте... Там от простуды умирают быстрее, чем истекают кровью... Мне
знакомо состояние человека, потерявшего в по-ходе товарища. Все, к чему
рвался, теряет цену, становится лживым и злым...
Они - женщины... Убитые несчастьем, изнуренные высотой, закостеневшие
от холода, нашли в себе силы сопротивляться. На узком, продутом ледяными
ветрами гребешке - слева обрыв, справа крутой склон - поставили две палатки.
В самом широком месте помещалась только одна, вторую разбили ниже...
7 августа в два часа ночи на вершину обрушился ураган. Ураган - в самом
энциклопедическом понима-нии этого слова. Как объяснить, что это значит?..
Тот, что приходит вниз и срывает крыши, ломает стены, рвет провода, корчует
деревья, сносит мачты... наверху намного свирепей. Здесь он свеж, не
истрепан хребтами... А человек, попавший в него, подобен мошке, затя-нутой
пылесосом, так же беспомощен, и если по сути, то с тем же непониманием
происходящего...
Ураган разорвал палатки в клочья, унес вещи - рукавицы и примусы в том
числе, - разметав их по склону. Кое-что удалось спасти, и самое главное -
рации.
Они передали об этом утренней десятичасовой связью. Лагерь слышал
плохо, и Борисенок повторил передачу на базу.
Через пятнадцать минут после принятого сообщения, несмотря на плохую
погоду, из базового лагеря вверх вышел отряд советских альпинистов.
Самостоятельно, по собственной инициативе на помощь потерпевшим отправились
французы, англичане, австрийцы.
Японцы покинули свой бивак на 6500 и двинулись в сторону гребня. Два
часа бесплодных, с риском для жизни поисков во мглистой беснующейся
круговерти... Они сделали все, что могли... Увы! Ничего не смогли сделать и
американцы.
Следующая связь была около 14 часов. Шатаева - базе: "У нас умерли двое
- Васильева и Фатеева... Унесло вещи... На пятерых три спальных мешка... Мы
очень сильно мерзнем, нам очень холодно. У четверых сильно обморожены
руки..." Гаврилов, слышавший это сообщение, попросил их через 30 минут
связаться с лагерем и повторить его непосредственно базе. Около 14.30 группа
повторила информацию для базы. База: "Двигаться вниз. Не падать духом. Если
не можете идти, то шевелитесь, находитесь все время в движении. Просим
выходить на связь каждый час, если будет возможность".
Около 15.15.
Шатаева: "Нам очень холодно... Вырыть пещеру не можем... Копать нечем.
Двигаться не можем... Рюкзаки унесло ветром..."
17 часов.
База - Клецко: "Японцы на гребне ничего не обнаружили. Сами
обморозились из-за сильного ветра. Все безрезультатно".
19 часов.
База - Клецко: "Наверху трагедия заканчивается. По всей вероятности,
протянут недолго. Завтра на утренней связи в 8 часов сообщим, что вам
делать. Видимо, подниматься вверх..."
20 часов. Сверху пришло еще одно сообщение о безнадежном состоянии
группы. База - группе: "Сделайте яму, утеплитесь. Завтра придет помощь.
Продержитесь до утра". 21 час 12 минут. Передачу на этот раз ведет Галина
Переходюк. Слышен выход в эфир, но не больше - молчание. Потом плач. Очень
трудно понять слова - "простить" или "прости"? Наконец: Переходюк - базе:
"Нас осталось двое... Сил больше нет... Через пятнадцать-двадцать минут нас
не будет в живых..."
Еще дважды чувствовалось нажатие кнопки рации - попытки выйти в эфир...
8 августа, 8 часов утра.
База - Клецко: "Шатаеву все известно. Он прибывает сюда".
...Еще один небольшой, но крутой взлет. Сверху склон перегнулся и
выпирает остро заструганным поперечным снежным ребром. Может быть, там, за
перегибом? Уже пора... Я выхожу на пологий участок. Впереди, шагах в сорока,
виден темный крестообразный, вросший в снег предмет... Немного повыше еще
один...
Хочу сдвинуться с места, но ноги... Цепляюсь за ледоруб, торчащий из
снега, и вглядываюсь со страхом, боясь узнать... Отсюда не различишь - нужно
подойти ближе... Но я знаю, что это она...
Сзади Соколов и Давыденко. Смотрят растерянно и оба опускают глаза,
когда встречаемся взглядом. Они не знают, как поступить... Обогнать меня,
подойти самим или предоставить эту возможность мне? Надо идти...
Я так и знал - это Эльвира. Она лежит лицом вверх, головой к северу,
раскинутые руки без рукавиц...
Ребята тактично оставили нас вдвоем и спустились вниз за перегиб.
Спасибо им - мне нужно побыть с ней наедине...
Кто-то должен надиктовать на пленку. Магнитофон у меня под одеждой -
достать его нелегко... И нужно ли? Шнур микрофона короткий. Если это сделает
кто-то из них, я должен стоять на привязи и слушать чужой деловой голос...
Стоять и ждать... Лучше самому.
Нажав кнопку пуска, поднес к губам микрофон и сказал: "Эльвира
Шатаева... Ногами к югу. Голова в капюшоне. Анарака голубого цвета, пуховка.
Брюки-гольф, черные, вибрам двойной, на ногах "кошки". Очков нет. В четырех
метрах найдена резинка от очков... В карманах карабин и разные дамские
мелочи - маникюрная пилка, щипчики для ногтей, карандаш "Живопись", круглое
зеркальце - разбитое (в трещинах).
...Десятью метрами выше. Кажется, Галя Переходюк - узнать трудно... Да,
это она - узнаю по ша-почке, которую ей связала Эльвира. Пуховка серая. Пояс
зеленый на груди. На нем два карабина - один из них "папа Карло". Обута в
валенки, сверху чехлы из палаточной ткани. На руках красные шерстяные носки.
С правой руки носок сполз, и видно кольцо..."
Мы нашли всех восьмерых. Восьмая - Нина Васильева - лежала в
разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не
заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо
сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу.
...Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву,
Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну
Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над
могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой
материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно
захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке
перечисление имен с указанием места расположения каждой...
Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили - на
Скатертный переулок и домой друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они
выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в
экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел.
Незнакомые называли свои восходительские звания перечисляли заслуги,
иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в
утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: "Учтите - вершины не
будет..." Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю.
Не стану греха таить - слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе
вопрос: "Чего хотят, какую выгоду ищут?" "Выгоду" не нашел, зато нашел
ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не
чужие - они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую
близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская
солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы.
Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое
следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят
включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту
братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и
лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское
братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души
истинных рыцарей.
Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции - двадцать пять
человек. Заявлений - устных и письменных - около сотни. Как отказать, никого
не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений,
что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве.
Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно
справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода
уловки, придумывать формы отказа.
20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир.
В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с
кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта
международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта
Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович...
Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых
кандидатур. Но ему не повезло - нелепый случай: получил перелом нескольких
ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда икспеднции он
еще недостаточно поправился.
Я был назначен руководителем экспедиции.
Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все
гладко, как на равнине...
В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких
трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой.
Остальных, В том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и
персональные памятники. Поляна поможет беречь память о них навечно - покуда
стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты...
Был митинг. Были речи - много речей... Непохожих одна на другую - люди
здесь говорят от сердца, а у саждого сердца свой голос... И все же звучала в
них общая мысль.
Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность
конструкции самолета. А мы в горах - конструкцию человека. Его мощность,
пределы его физических и психических сил.
А испытатели, случается, гибнут...
Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас
завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и
тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много
жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского
племени, к трудной судьбе первобытных людей...
На одного из наших читателей Narkoz9 эта история произвела неизгладимое впечатление. Он прислал нам свой отзыв в необычной форме. Считаем нужным эту балладу опубликовать.
Категория Трудности
Не знаю, о чем я тоскую,
Покоя в душе моей нет.
Забыть никак не могу я
Тот август советских лет.
И очень горько, рвется гнев,
Как ангелов творенье бога?
Кто разрешил, пустил сих дев?
Где начерталась в ад дорога?
Проверишь самолет лишь в небе,
Так повелось с начала века,
Не в соли дело и не в хлебе –
В горах проверишь человека.
В любви ты не нашла себя,
Ты не уверена, не рада.
Будь женщиной, живи любя,
Искать в горах себя не надо.
А Эля любила кошек,
Хотя, хитрецы еще те,
Не платье носила в горошек, -
Доверила жизнь высоте.
Блестит и сверкает на солнце
Гора, - так и тянет остаться.
Взойти, любоваться в оконце;
Детишкам на санках кататься.
К примеру, на Хан-Тенгри ураганы,
Не жалует погода Пик Победы.
Про пик же Ленина звучат романы:
Какие там бывают беды.
Пик Ленина – здесь благодать.
Безоблачно и воздух гуще,
Но ведь придумали ж назвать
И нет в миру злодея пуще!
Поднялись! Все-таки взошли,
Как будто благосклонны боги.
Ильич лишь выждал. Мол, пришли!
А дальше перекрыл дороги.
Он показал горы оскал:
Меня, чтоб бабы покоряли!
И ураган – не видно скал,
Пять спальников в секунду потеряли.
Здесь не Останкино – другие измерения.
Коль заблудился, потерял маршрут,
Часы пройдут, когда кровотеченье,
С простудой – жизни пять минут.
Уходят жизни, группа тает,
Платя душою за проверку.
Не самолет душа, хоть и летает,
Нельзя вводить тут эту мерку!
Шатаев скажет: кто такой
Не альпинист, - судить вам сложно.
Смертей я видел ой-ей-ей.
К поэтам отношусь, возможно.
Живите долго, крепко, дружно:
Семья, детишки – благодать.
Девчонки, в горы лезть не нужно,
Чтоб там чего-то доказать.
