На Эльбрус через гипоксическую энцефалопатию
Запредельный дебют 2
О-ой день 23 февраля
1-ый день 24 февраля
2-ой день 25 февраля
3-ий день 26 февраля
4-ый день 27 февраля
5-ый день 28 февраля
6-ой день 1 марта
7-ой день. 2 марта
Ложились мы обычно рано. С наступлением темноты. Точно также и вчера. Даже спали. Есть сон - это значит хорошо адаптировались к высоте.
Ночью проснулись оба синхронно. Сколько оставалось спать не известно. Включили телефон. Два часа ночи. Решили вставать. Андрюша, снабженный фонарем на лбу, сидя под покровительством помоста, с увлечением раскочегаривал горелки и рассуждал.
Ночь темная, зловещая, безлунная (когда надо, она всегда безлунная). В тусклом мутном небе слабо вырисовывались отдельные звезды. В свете фонариков мимо бежала снежная крупа. Термометр показывал минус 27. Это хорошо. День должен быть погожим, по крайней мере нам хватит, если такой будет его только первая половина.
- Раз, готовы, пошли, - Глаз сплюнул через левое плечо.
Время 3.30. Сначала все было хорошо. Прошел час, прошел другой. Тишина. Только два ползущих лучика фонариков. Одни мы на склоне. Одни мы идем сегодня на гору. Поднимаемся неторопливо, размеренно, постепенно, валкои методично. С двух сторон мимо тянулись медленно темные силуэты скальных гряд.
Прошло два часа. Как то становилось не комфортно, причем, что дальше - все пуще. Снежная крупа кропила капюшон куртки, а дальше я все более явственно начинал сожалеть, что не взял маску-балаклаву (не забыл, а именно пренебрег).
Скоро должо было начать светать, однако небо все не бледнело. Пора уж. Я смотрел под ноги, делал с десяток небыстрых на подъем шагов с закрытыми глазами, потом открывал их, смотрел опять на небо, но оно всё не хотело блекнуть на востоке. И так много-много раз.
Светать начало убедительно, когда проходили мимо Скал Пастухова. Усилился ветер, усугубился холод. С седловины Эльбруса сползали тучи. Снизу чуть ниже 4000 они спрессовались в плотное ватное клубящееся одеяло.
Ветер. Глаз начал раздражаться. Солнце все не поднималось, хотя давно уже было светло. Как раз еще до его восхода мы прошли ту вешку, до которой ходили на акклиматизацию. Высота 5000.
Солнце взошло наконец-то, но, показавшись на мгновение, надолго спряталось за возвышающуюся на востоке единственную тучу. Вместе с этой тучей оно потом и смещалось, прячась, словно нарочно.
- Дайте свет!......! – обматерил Глаз тех, кто там правит погодой.
Бай же в отличие от своего напарника не тратил силы в напрасной вокальной грязи, неизвестно кому адресованной. Поднимался следом молча.
Все же на короткое время мы увидели солнце. Оно осветило все эти безжизненные снежные поля, неприветливые ледяные склоны, дикие лавовые скалы, поднялось еще немного и воссияло, давая скудные лучики тепла и яросные,бешенные потоки избыточного и не нужного в таком количестве света.
Мнимое благополучие не было долгим. Мы проходили то место, когда Западная вершина скрывается за склоном. Восточный Эльбрус поседел, стал косматый от снежных флагов. Значит, труба дело, здесь сейчас эти флаги будут.
Ветер дул с западной стороны, навязчиво, напористо и упруго. Он кусал за лицо, гнал снежные змеи, которые утолщались и всё более крепли, пока не собрались в сплошную завесу и колючую пыль.
Мы не Геарклы и к восхождению относились как к борьбе ссобой и как к стратегии граммотно рассчитать силы. С собой бороться не было необходимости. Ноги и так шли. И были силы бороться с подъемом. Чувствовалось уже, что воздух не тот, но надышаться им пока хватало. Боролись именно с ветром. А как вышли на косой траверс, так борьба стала почти с ним только! Все погрузилось в сплошную снежную мглу, хотя снег не шел вовсе, и облачности, наверное, не было. Можно было назад повернуть, но можно было и продолжать сражаться – вперед было видно сразу две или три вешки.
Глаз матерился на глазовскую погоду, горе и невезение. Как по маслу до сих пор все ложилось гладко, а как на восхождение – нате, ешьте. Ладно ветер, видимости только лишку больше ДАЙТЕ!
Косой траверс на траверс похож только в своем конце. Уж тем более отрезок этот никак ни назовешь полкой. Это по нашим восприятиям долгий и нудный косой подъем по фирновому склону с участками рыхлого льда (кстати, пожалуй, самый тягостный участок). Летом, говорят, по снегу ходят. Сегодня здесь тоже идти было безопасно. Не то что крючьевой страховкой пользоваться, даже ледорубы на изготовку можно не держать. Но ЕСЛИ БЫ лед был теперьбутылочный..., тогда ниспадающие склоны выглядят более чем угрожающе-убедительно. Склоны книзу сходятся к ледопадам ледника Малый Азау, как в воронку – это «Эльбрусский трупосборник». Сколько таких как мы без регистрации сюда приезжают, особенно по весне. Падают они чаще всего здесь, если маленькая группа, поминай как звали. Никто не видел, никто не знает, где они сгинули. Кто найдет тела в трещинах ледопада. Да и ледопад двигается и перемалывает все в муку, что туда в трещины попадет. Пропадают без вести на Эльбрусе...
Мы по крайней мере пропадать не собирались ни под каким предлогом. Упрямо продолжали подниматься. Подъем стал выполаживаться, закругляться и заходить за перегиб склона восточной вершины. Из белой мглы проступала первая мощная каменная гряда на склоне взлета западной вершины. В очередной раз запахло серой. Это смрадное дыхание горы. Эльбрус дышит – где-то в седловине во льду вытаивают периодически фумаролы. Как я понимаю, их локализация не постоянна. Группы некоторые находили фумаролу, и это описано.Фумарола спасала от замерзания те группы, что не успевали спуститься. Они там ночевали, прямо в стакане фумаромы. Я там не был, не знаю, наверное, газ в то время не выходил. И так дышать не чем, так еще сероводородом удавиться не хватало...
Еще спустя полчаса из белой пелены проступила вторая каменная гряда (почти апогей седловины), похожая на стафилококк.
Седловина. Семь часов пути позади. Принимая во вниманиесколько сил положили на борьбу с ветром – сногсшибательный результат. Без воды(замерзла и под курткой и в бахиллах, тридцать градусов мороза никак), без еды (на таком ветру и на склоне не - станешь что-то доставать и перекусывать). И, обессилив, мы свалились с ног, спрятавшись за импровизированное укрытие – обледенелый камень.
Про трупосборник я писал. Есть еще одна категория несчастных. Это замерзшие. Замерзших находят чаще всего в седловине, то есть здесь. После того, как в ночь с 9 на 10 мая 2009 года тут погибло сразу 9 человек, не знаю чьими силами и средствами, в седловине построили хижину
с дебильным названием «здравствуй ёжик». «Ёжика» Эльбрус на наше время уничтожил, превратив его в безполезный остов. Старый и добротно
сделанный приют «Седловина», уже это было давно, уничтожила тоже не известная сила. Поговаривают, что кто-то дверь не закрыл и прочее. Хотя какие здесь ветра гуляют можно себе представить, что угодно сломают. Несколько бревен-перекрытий видны только возвышающиеся над снегом и сегодня недалеко от основания каменной гряды, там же недалеко и должен быть стакан фумаролы.
Седловина. Семь часов пути позади. Принимая во внимание, сколько сил положили на борьбу с ветром – сногсшибательный результат. Без воды(замерзла и под курткой и в бахиллах, тридцать градусов мороза), без еды (на таком ветру и на склоне - не станешь). И обесилив мы свалились с ног, спрятавшись за импровизированное укрытие – обледенелый камень.
Место демоническое. Нет ничего мрачнее и безжизненее седловины Эльбруса в такие мартовские дни и в непогоду. Во мне шла тетаническая борьба между разными Глазами. Пересилил разумный. Путь дальнейшего подъема не просматривался. Вешек дальше нет. Высота 5325, два часа пути осталось до вершины. Можно подняться попробовать на Восточную. Но Видимость! Подняться поднимемся, а на спуске можно выйти на отвесные сбросы (на Западной вершине тем более). Следы, разумеется, за пять минут заметет этот адский ветер. Когда четко не видит зрения, на такой высоте может приключиться беда, голова уже работает не очень адекватно.
- Андрюша?
- Что?
- Надо спускаться. Не виден путь подъема. Мы на спуске в сбросы какие-нибудь попадем или заблудимся.
Больше объяснять было ему не надо, да и слишком убедительно мчался ветер и слишком убедительно седловина Эльбруса была похожа на равнину в тридцатиградусный мороз во время бурана где-нибудь в суровых краях, где ничего не растет. Только вот одышка как-то наступает удивительно быстро, а это уже не как на равнине.
- Ничего. По семь часов ходить сюда роскошь. Придем с рюкзаками, поставим палатку, будет окно в погоде, сходим на обе вершины. Погода то, уж куда быть хуже (о как Глаз ошибался!). Прорвемся.
Что на последнее хватит сил никто ничуть не сомневался. Пилообразное хождение до 5000 и 5300 – сногсшибательная акклиматизация.
5100.
- Что, Леша?
- Подожди...
- Чего ты?
- Стой, смотри...
- Что смотреть?
- Да я следующую вешку не вижу.
- А-а.
- Нельзя спускаться. Вешку ищи! А если эту проебать, будет она нам последней.
Так мы и стали в полуравнодушном оцепенении. Сильный ветер дул теперь уже справа.
Стоять не стоиться.
- Давай отойдем, чтобы видеть эту вот вешку, а я буду искать следующую ниже, но чтобы видеть тебя, но и эту из виду не упускай, - сообразил Глаз.
И план уже давай приводить в исполнение, как глазастый Глаз рассмотрел волей случая следующую (здесь или повалило промежуточную между ними, или была более обыкновенного дистанция).
Спускались бредущей походкой, как собаки возвращаются домой после многодневного блуда. Погода все та же, но чем ниже, тем меньше ветер и теплее, а в остальном погода Глазовская.
Странное появилось чувство. Второй раз идем на спуск, а как входишь в промежуток между двумя скальными грядами, кажется, будто уже дома. Какже устают ноги на длительном спуске в кошках. Но, правда, когда шли уже между этими грядами, где спуск положе, там не фирн, а снег; можно опираться на прямую ногу и снег еще аммортизирует.
Приют 11. Время что-то около 13-и часов. Решили перебраться в бывшую дизельную. В дизельной был тот же мороз, но не было ветра. Вместо двери лаз. Помещение боксировано перегородками на комнаты. В одной из них было разбито окно и вся считай комната была нафарширована снегом. Зато за ним на улицу не придется ходить. Другие комнаты были вполне презентабельны: нары, ватные одеяла, вешалки и гвоздики на стенах – все что нам нужно.
Андрюша подтормаживал, но я за эту неделю к нему так привык, что в рейтинге друзей и товарищей, на кого можно положиться, он неоспоримо обосновался на первых местах.
- Вари на местных баллонах, немного съэкономим газ.
Местные баллоны были не зимние, как наши элитные, и пламя горело не так бойко, как вот на наших баллонах.
К первой кружке воды Глаз успел уже перетаскать все вещи, в том числе палатку. Ходить обратно приходилось под горку, причем только в кошках.
Кошки... Без них никуда. Баю превосходно подошли кошки Глазовой супруги. Сам Глаз ходил в полужестких, в которых был когда-то разочарован, но на теперяшних сапогах с рантами сидели они незыблимо.
Горячий чай пили с неимоверным наслаждением. Глаз настаивал, что не состоявшееся восхождение надо замочить и изготавливал из спирта время от времени теплый пунш.
Внутри дизельной приюта все равно был мороз и сидели мы хоть и без перчаток, но съежившиеся и оцепеневшие. Горела местная свеча (Глаз нашел в одном из закутков), освещая незамысловатый стол.
- Глаз, что писать? – Андрюша приготовился отправлять сообщение на родину.
- Пиши...., - устало облокатился идеолог на заиндевелый и скрипучий досчатый стол. Шипел голубой василек горелки.
Спать разместились на деревянных нарах в кабинете № 4.
Акклиматизировались мы к тому времени уже настолько хорошо, что сон на 4100 был крепок и сладок. Назавтра проект планировался дерзкий. Мы решили идти в седло с рюкзаками. Мы не были слабы. Моральный дух и мотивации восхождения были весьма высоки. Описывая задним числом эти события, я все равно не берусь говорить, что то был легкомысленный и горячий замысел, как легко многие дают ему оценку. Оба мы понимали, куда идем. Будь все успешно – респект и уважуха, а не сложись –критика и порицание. Ведь любой успех коллективен, а всякая неудача – это твое одиночество. В неуспехах мы все одиноки. Об этом дальше.
8 день 3 марта
Спали на досчатых нарах к кабинете №4. Тишина. Что что снаружи, за толстыми каменными стенами дизельной было неизвестно. Внутри морозно, но тихо.
8 утра. Собираем в рюкзаки, что понадобится нам там наверху. Что не нужно оставили в кабинете № 4. Глаз взял с гвоздика ключик и запер дверь. Ключ положил в карман.
Погода не определенная и не известно какая пересилит. Маятник может качнуться в любую сторону. Пока наша гора была вне облачности.
Поднимаемся между скальными грядами. На подъем ходим теперь, как на рутиную работу. Прошло два часа. Здесь на 4600 место какое-то благодатное: всегда хорошая погода. Ветер и вот теперь прекратился совершенно, а солнце и давай пригревать. Сделалось сразу нам очень вольно. Остановились отдохнуть. Оба сразу стали в наилучшем расположении духа.
Благополучие и эйфория были мнимыми. Все также, как и раньше сплошным ковром лежал ниже облачный фронт, а конусы Эльбруса подозрительно время от времени начинали седеть и стушевывать свои границы. Мазали лицо кремом от загара. Глаз лег на склон навзничь, чтобы больше крови прилило к голове.
Довольно скоро солнечная идиллия улетучилась и от погоды не осталось и следа. Лишь только мы миновали Скалы Пастухова на нас обрушились первые заряды ветра и снежной пыли. Скалы эти – четкий рубеж, что выше их жесть.
Это были пока цветочки. Мы продолжали упрямо ползти в гору, которая нам приготовила крысоловку. Глаз матерился на чем свет стоит. Самыми адскими были последние два часа косого траверса. Бай испугался не на шутку. Так получилось, что он шел впереди, а я, значит, вторым. Он несколько раз оглянулся и меня не увидел. Это ветер как раз в эти моменты сбивал меня с ног. Я падал, зарубался клювом ледоруба и ожидал, когда стихнет шквал, чтобы подняться и снова идти. Потом немного наловчился пережидать очередной лихой заряд ветра согнувшись пополам.
Восемь с половиной часов хода фактически получилось до седловины с рюкзаками и против ветра. Эстетически место это было сейчас крайне неприятным. Опять мало чего видно, вихри поземки, и дышать к тому же нечем. Сегодня сероводородом не пахло. На этот раз я подготовился к седловине лучше: под бахиллы одел подбахильники (переняли совет дяди Бориса), также суперштурмовые оранжевые штаны из парашютной ткани. Штаны мне презентовал мой приятель Ромочка перед отъездом в Канаду. Ромочка инструктор по альпинизму, хоть и не высотник, и абы что не презентует. И балаклава теперь уж имелась на мне. Так что от внешнего мира я отгородился и был как в скафандре. Да и на мир этот смотрел сквозь очки. Пока при всей этой вакханалии ничего не мерзло и сил было много. Не зря мы регулярно бегали, не зря мы ходили в барокамеру. Я определенно был выносливее, чем, например, в предыдущем походе. Даже в минуты отдыха, казалось, особенно в начале похода, лом бы согнул.
От новой хижины «ежик» остался теперь лишь скелет-остов. Деки, которые ближе к своду, многие уцелели, у основания еденичные. Предстояла работа. Время вечернее, нужно оптимизировать лагерь.
Термометр показывал минус 32. Ветер о себе знать давал, но еще пока он нас не насиловал, будто даже стал слабее, чем час назад, когда мы падая под его навалом завершали подъем.
Работали молча: Глаз выпиливал кирпичи из снега, Бай лопаткой ледоруба вырубал под палатку яму. Строительного снега был совсем мизер – только невысокий надув, остальное доскоподобный фирн и лёд. Весь надув и пошел на производство стенки. Производство и установка кирпичей вызывали одышку. Каждый новый, который я вырезал листом и устанавливал, требовал больше минуты покоя, чтобы заняться следующим. Андрюша рубил-рубил, но яма вырубалась небыстро. Каждые ударов десять было нужно подышать.
Очки и кошки повесили на загнутые кверху гвоздики в своде перекрытий «ёжика». На одной из уцелевших дек свода было написано: «Не губите ёжика!».
Потом случился конфуз. Добавилось ветра, добавилось мороза. Сегменты стоек палатки соединяются резинкой. Эластичность её на таком холоде снизилась настолько, что её был как бы переизбыток и деть некуда, как мы ни пытались. Чтобы состыковать трубочки её, резинку, пришлось просто разрезать зубчиками на клюве ледоруба (на Глазовом острые, что нож).
Стемнело. Эльбрус задался целью нас уничтожить. Нам только подняться и все, ничего больше не надо. Но мы были непрошенными гостями.
Закрепили днище. Навалили в палатку вещей, ковры спальники, горелки, котелок. Когда садили на место тент, ветер свистел и палатку постоянно приходилось держать руками. Потом вязали за перекрытия ежика растяжки. На таком урагане это адское занятие. В перчатках не все то и сделаешь, и их приходилось попросту снимать.
- Глаз, у меня палец деревянный.
- Грей в рукавице, но только в ладонь его согни, ладонью грей и сжимай.
- Подержи палатку.
Шквал ветра ударил обжигающей снежной крошкой в глаза и я ослеп на несколько минут.
- Не могу, подожди, ничего не вижу. А..у меня вся рука стеклянная.
Левая рука двигалась и слушалась, но была уже не моя. Попробовал на зуб – никакой боли, да и прикосновения воспринимаются извращенно. Обмораживаться не больно.
Руку отогрел. Но на безъимянном пальце уже было два желтых пузыря. Потом разломал иней на забрале балаклавы, то-то я смотрю, не вижу ничего и без зарядов снега. Потом еще получил порцию снега в глаза и ещё. Моргать глазами часто тоже нельзя – смерзаются ресницы. После вязал растяжку став коленями на перчатку. Случилось несчастье, убрал колено и перчатка вращаясь улетела. Улетела безвозвратно. Это были добротные синтипоновые не знающие мороза перчатки. На приюте остались запасные флисовые.
- ........!
- Что, Леша?
- Улетела перчатка.
Пишлось на левую руку одевать носок.
Ветер завыл неистово, ледяная крупа стегала нас нещадно. Она секла. С наружным миром открыто мы контактировали только глазами, вот по глазам и получали. Сколько там в человеке парусности, а казалось, что невидимая сила нас хочет отсюда немедленно вышвырнуть, вымести поганой метлой.
Эльбрус был разъяренный. Эльбрус был страшен в своем гневе. Когда он дремлет, можно себе позволить вольности: на мотоцикле иные на вершину пробовали заехать. Но мы видели другую гору и на себе испытали его звериный норов. Будто собралась вся высотная нечисть, чтобы учинить над нами расправу. Мы были одиноки и рассчитывать оставалось только лишь на себя, оставалось крепиться. Говорю словами S.klima (мы все друг у друга чего-нибудь набираемся): «Что-то я уже не очень люблю крепиться. Я люблю удовольствие получать».
Но было теперь не до удовольствий. Разумеется, таким мазохизмом заниматься мы менее всего хотели. Но стихию никто не отменял. Закономерно поведение Эльбруса в такую пору или это случайность, теперь уж какая разница. Мы попали.
Я не имел с этим дело, но мне рассказывали. В горах наступает в высокогорной зоне мление. Погода как правило хорошая и благополучно все. Может это потусторонние силы какие-нибудь группу уничтожают. Ни с того ни с сего люди сходят с ума с вытекающими отсюда последстиями. Но у нас теперь не то было. С мышлением и критикой был порядок.
Мороз, где то сорок (термометр уже засыпало и было не до него). На наших глазах лопнули дуги. А палатка то зимняя, фирменная, современная и с юбкой, предназначенная для зимы. Мы еще что-то делали и внутрь не залезли.
- Палатке пиздец! Лезь внутрь. Будем в ней, как в мешке.
Бай ничего не обсуждал и не спорил. Пошел он в большой поход впервые. Дебют оказался запредельным: его сразу бросили на амбразуру дзота.
Спальников было у нас четыре, каждому по два. Два Глаза два Ленины, все новые и пока теплые. Мы и залезли в них, как две гусеницы. Теперь оставалось как-то переночевать. А ветер ревел и продолжал начатое дело: уже что-то трепыхалось (оторвал люверс растяжки наверное), ничего ему не мешало рвать дальше палатку, засыпать нас колкой и острой крупой.
Это было в 2009 -ом. Поход назывался 37-ой «Архипелаг ГУЛаг». На Полярном Урале есть вершина Большой Ханмей 1338,8. Вылезли мы на нее под вечер с лыжами и адскими рюкзакми. Была там ровная площадка с гигантскими снежными надувами и между складок мы сделали себе убежище, поставили палатку-четверку, соорудили из кирпичей стенку. Утром 19 апреля Большой Ханмей нам устроил «ночевки на вершине»: и снежную стенку разрушил, и палатку поломал тоже. Мы бежали оттуда (Глаз, Климович, Чича и Полковник Малышев) с одной лишь мыслью, быстрее спуститься из этого ада. Ураганный ветер не позволил нам спускаться безопасно по пологому острому ребру Ханмея, а загнал без снаряжения в крутой и жуткий, дышащий смертью и переметными лавинами, кулуар Скалистого ручья. Но нас Большой Ханмей не уничтожил. Большой Ханмей нас сделал сильнее. Что теперь уж говорить. Высота была тогда не та, да и на градуснике минус десять. Жизнь не научила меня не ночевать на вершнах, в седловинах и в прчих местах, уязвимых для непогоды. Вот она расплата и уже следующее предупреждение. НО. Если мы с каждым годом все мощнее ходим, то когда-нибудь, не дай Бог еще и на стене придется, в любом случае хоть раз, да и выпадет испытать холодную ночевку. На маршруте бывает все. И как я не говорю с бывалыми людьми, почти все рассказывают, что да, по такой то причине была холодная ночевка, что забирались в спальник в кошках и еще и пристегнутые были к какой-нибудь точке опоры, что чуть не замерзли, но не погибли. Стреляного воробья на мякине не проведешь, тертый калач лучше не тертого, а за побывавшего в окопе под огнем бойца двух не побывавших дают. И статься так, что пойдем мы в серьезный маршрут, еще и может стеновой, себя окружу теми, с кем был в жопе. Не надо искать эту жопу, но побывать в ней хоть раз да и нужно. Наука будет.
Глаз лежал в своем коконе как бы выше и с подветренной стороны. Страшно. Ведь крепко спать нельзя, можно чуть-чуть дремать и к себе прислушиваться, но замерзать нельзя. Оба мы слегка дрожали но в целом замерзать пока не собирались. Раз в час-два друг-друга толкали, спрашивали все ли нормально. Да все нормально. Бай был мне сегодня ценнее всего. Хотя кто он мне такой, не брат, не родственник, да и по образу жизни далек. Но за этих вот, что с тобой разделяют такие муки, десять других дают.
Я не мог понять, что время от времени за поджопники получаю. Это, потом догадался, ураганный ветер разрушил мою стенку и сдувает кирпичи. Вот и бьют они мне, съезжая, по заднице, по затылку, по пояснице.
Начало похода ложилось, как в пору вдохновения, стихи на лист. Что-то надломалось последние два дня. Нас гора не пускает. Да весь февраль я смотрел сводки про вершину Эльбруса. Что ни день: минус 30 и ветер 1 или 3 метра в секунду! На велосипеде заехать можно. Я не знаю сколько теперь минус, последний раз видел 32, сколько метров в секунду ветер. С ног он сбивает. Еще когда поднимались он был тягостный, но не уничтожающий, как теперь.
Страшно шевелиться и ворочаться, сразу одышка наступает, тогда и страшно. Но раз что-то затекает и хочется ворочаться, значит хорошо, до замерзания еще далеко. А ведь обмораживаться не больно и замерзать не тягостно. Вот это и страшно.
Ночь. Вой и рев ветра. Тента уже нет, его порвало на лоскуты и трепещет один из его фрагментов, на одной их растяжек. Снежная крупа с каким то надсадным звуком стегает по оболочке палатки – теперь уже безформенного мешка. В этом мешке мы в коконах- спальниках. Мы не спим, мы только дремлем, окликаем один другого, ворочаемся, задыхаемся, ведь высота 5325. Эльбрус нас побьет, заберет снаряжение, поморозит, но не убьет. Если с пафосом, не так мы слабы. Хотя куда уж тут до пафоса.
9-ый день 4 марта
Ветер не стих ни на толику, хотя это уже и не назовешь таким демократичным словом. Ночь мы как-то переночевали в парабиозном состоянии. Погребенные заживо. С рассветом оно не стало лучше. В разреженном воздухе носилась как все равно пыль. Этот метельный свей был всепроникающ. В вентиляционые отдушины внутрь напресовался не один десяток килограммов самого сухого и самого мелкодисперсного снега, какой только бывает. Он закопал вещи, что мы сложили внутри палатки, когда она еще стояла. В спальник приходилось залезать с головой чтобы спастись от этой снежно-воздушной субстанции. Верх одежды от дыхания заледенел. Полы куртки, анерака, воротники, балаклава, шапка – это все смерзлось в один конгломерат, не гнущийся панцирь. Мы подрагивали мелкой дрожью, руки и ноги были теплые. По нужде, повезло, не хотелось: это была бы колоссальная проблема в тех условиях. Почти сутки мы ничего не пили, не ели.
- Глаз, сваливать отсюда надо.
- Знаю, что надо. Лежи пока. Посдувает нас в трупосборник. Надо относительное затишье поймать.
Так ещё несколько раз.
Между тем метельный свей уже стал проникать туда, куда совсем не следует, даже в спальники. Наконец решились взять ноги в руки и бегом вниз. Кажется, буря стала немного истощаться, уже можно было высунуть нос. Явно светило солнце, но его не было видно из-за этой стены вздымаемого свея.
Конверсию имущества делать не стали. Брали что попалось под руку – горелку откопали одну – попалась Глазова, но она и мощнее. Котелок, спальники, коврики, снежную лопатку, вторую горелку – все это бросили. Бая рюкзак не нашли: болтался только рейпшнурок, за который был он привязан. Привязывал я правда стеклянными руками и мог там что-то не так сделать. Мой рюкзак с документами (был пристекнут на замок к какой-то узкой лестнице), фотоаппарат был на месте. На месте, это уже самое теперь важное, были ледорубы и кошки. Бая кошка сплелась с обрывком тента палатки и он её вырезал и распутывал от накрутившейся растяжки.
Руки мы добили одеванием кошек и затяжкой ремешков. После этого куда уже было что-то откапывать и паковать в единственный рюкзак предметы снаряжения. Теперь главное было слинять быстро и никуда не улететь.
Сваливали очень быстро, но не летели сломя голову. Эльбрус нам давал на прощание под зад, но уже не уничтожающе, а мягко и назидательно: сбил только пару раз с ног. А потом на 5000 благородно отпустил восвояси: мол, ступайте, пока прощаю.
Нет погода не стала хорошей. Стало преемлимо спускаться. Глаз пробовал усиленно отогреть 4-ый и 5 палец на левой руке. Мизинц тот вообще примерз в согнутом положении, побелел, и уже не разгибался. Была какая-то рассянность и опустошенность. Я хотел сфотографировать спуск и достал фотоаппарат. Фотоаппарат не работал, еще не согревшись от того мороза, что был в седловине, по склону покатильсь запасные комплекты батареек и другая перчатка. Пришлось и на другую руку одеть толстый носок.
Позднее стала проходить рассеянность, появились созидательные мысли, что если еще попробовать попытку взойти и может быть спасти брошенные вещи. Чуть отпустит, начинаешь борзеть. Так мысли про вершину я выбросил из головы не очень скоро. Потом на время исчезли снежные змеи и даже пригрело солнышко. За пазухой в районе скал Пастухова фотоаппарат отогрелся и я сделал два кадра. Мы определенно оживали. В стороне от тропы внимание мое привлек какой-то темный, даже резко черный предмет. Это не камень, камни здесь не такие, а насыщенно коричневые, лавовые. Находка была более чем странная – пластиковый ботинок, обутый в кошку. Как можно потерять кошку, еще можно понять, но как и то и другое...И что потом делал тот, кто это потерял без ботинка и без кошки на высоте 4700. Находку забрали с собой и снесли в приют.
Когда спускались между скальными грядами в верхней части этого отрезка была пятнадцать минут хорошая погода. Здесь какой-то ниже Скал Пастухова заговоренный атмосферный слой: выше жопа, ниже облачно и идет снег. Сколько мы уже вверх-вниз ни ходили – здесь благодать. Оглядывались на Эльбрус. Гора была в «дыму».
- Ну, вроде оторвались. Я руку отогрел.
Увидев мою руку, Баю на глаза навернулись слезы.
За промашкой и любым лихим поступком следует наказание. Вот и оно за ночевку в седловине – «пальцы отбитые молотком». Ноги не мерзли, я за ними следил и прислушивался, но на ноге одной что-то тоже «отбито молотком», значит прихватило в начале спуска. Ведь, когда идешь вниз, пальцы упираются в нос ботинка. Я гримасничал от боли. На автопилоте прошел мимо стоящего ратрака. Ратрак коротко взвизгнул, я остановился, оглянулся. Форточку открыл мужик:
- А вы не из Самары, ребята?
- Нет, не из Самары.
- А откуда тогда?
- Из Минска.
- У вас все нормально.
- Хорошо всё.
Я только в Приюте узнал, что смотрел на все одним левым глазом и к этому привык. Прорезь балаклавы замерзла сантиметровой коркой льда. Под левый глаз я разломал отверстие, а правый так закрыт и остался.
На Приют пришли не в изнеможении (откуда силы берутся), но убитые в усмерть. Шапка примерзла к балаклаве. С трудом я снял этот мотоциклетный шлем и поставил его на крышку от какой-то гигантской кастрюли – предмет местной утвари. Осмотрел пальцы. Обморожения 2А-2Б (потом оказалось есть точечные фокусы третьей степени). У Бая тоже но меньше геморрагических пузырей. Левые кисти поморозились
сильнее правых и в основном пальцы с тыльной стороны. На вскидку должно все зажить безследно. Кабинет № 4 открывали сообща. Отыскать ключ в левом кармане штанов было не сподручно обмороженной левой, Андрюша искал у Глаза своей более целой правой. На термометре в кабинете № 4 было минус 14. Чудом сохранился градусник, на который я наткнулся отвязывая рюкзак. На том, что достали из рюкзака минус 22 – нагрелся пока шли на кратковременном солнышке.
Хозяйство вели сообща, но более сохранен был Андрюша. Глаз пока стягивал на нары кабинета № 4 из других ватние одеяла по три каждому.
Воду и чай пили с жадностью. Готовили это в объемистом местном чайнике. Пальцы горели. Глаз решил поддать. В горах три выпиваешь и не хочется больше.
- Что писать в Минск?
- Пиши как было.... Увалят нам дома за пальцы. А ты еще на Эльбрус пойдешь?
- С тобой пойду.
- Попробуем через пару годов с севера через скалы Ленца, только в августе, уже чтоб не минус сорок, уже чтоб наверняка.
- Глаз, а как бабы на Пике Ленина замерзли?
- А именно так и замерзли.
Было еще светло, когда мы залезли под ватные одеяла и устроились на нарах. Температуры не было и холодно не было, но бил какой то озноб, то мелкий, то крупный. Это не был озноб болезни, что-то другое. Он был даже приятен чем-то. А может только теперь мы стали толком согреваться. Крепко мы уснули в тот вечер, не смотря на высоту 4100.
10-ый день 5 марта
К дизельной приюта привыкли и жили как дома. Ночью довелось выйти на воздух. Снаружи творилось невесть что. Ветер добрался с опозданием и сюда, как будто спустились отголоски той бури, что застала нас в седловине. Мороз и стылая вьюга стегали колким ледяным крошевом. Но в сравнении с тем, что наверняка происходило теперь в седле горы, это был только первый круг ада. А за толстыми стенами дизельной хорошо, привольно, только свищет щель неплотно прикрытой двери лаза. Дверь в виде подогнанного под размер щита из досок с оборванными завесами, и в дополнении ширма из рваной толи. Проснулся и Андрюша. Болели пальцы на ногах и он участливо помог снять ботинки. Спали до рассвета.
На восхождение больше не было билетов. После многократных спусков в кошках по 1000 метров и более ноги убились и не столько в последний раз поморозились, сколько были перегружены пальцы. Да и погода уже и здесь на 4100, было понятно, что не для восхождений. Для этого даже было не обязательно выглядывать на улицу.
Все наше имущество сложили в Глазов единственный рюкзак, который стал очень пухлый. Нести решили по очереди. Обули кошки, захватили с собой и трофейную, что на принесенном с 4700 пластиковом ботинке. Пол в дизельной шероховатый, сплошь испещренный рубцами от зубьев кошек.
На улице ветрено и солнечно, сногсшибательная панорама на Главный Кавказский Хребет, но Эльбруса не видно. На его месте некий адский взвар. Гора как все равно растворилась в кислоте в смертоносной вуали снежной взвеси. Мы спускались. Вокруг солнце и идиаллистичное благополучие. Даже благосклонная погода на убийце Ушбе. На всем видимом протяжении кавказского хребта хорошая погода, но только не на обособленно стоящем Эльбрусе. На фоне прозрачного голубого неба определяются его только расплывчатые контуры. Мы пришли ОТТУДА.
Спускались как инвалиды. Рюкзак несли по очереди. Кто несет его – тому и солнцезащитные очки. Одни остались на двоих. Тропа всё более накатана ратраками и снегоходами. Лавовые обломки. Наконец спустились на 3700, приют Гарабаши или «бочки». Это людное обычно место. Теперь не сезон и после произошедших терактов вымерли и «бочки».
Еще сорок минут мы спускались по наезженному снегоходами живописному склону, пока не пришли на станцию Гарабаши канатной дороги. Новая канатка не работала, так как её взорвали. Фуникулеры старой периодически привозили сюда лыжников и сноубордистов. Нужно было теперь подсесть в возвращающуюся вниз вагонетку. Дальше гламур. Работает ларек с пивом! У Глаза пальцы хуже, деньги считать совсем не удобно, отправили Андрюшу. И, правда, вернулся с пивом. Сняли не нужные далее кошки. Здесь начинается дальше релакс и социум. Шквалы ветра с Эльбруса сюда уже не долетают, а при всем снежном убранстве окрестных склонов солнце от всего этого отражается и светит здесь испепеляющее.
Снизу пришла еще одна вагонетка. По лестнице спустились с десяток человек. На половину горнолыжники, наполовину сноубордисты. Мы были на их фоне побитые собаки. Они же жизнерадостные и восторгающиеся, обильно фотографирующиеся, гламурные и ухоженные , не без завышенной самооценки и чувства собственного достоинства.
Мы было направились к не новой совдеповской вагонетке кровавого цвета, как нас окликнул кассир. Здесь такой, оказывается, есть в специальной будке. Кассира звали Сергей. Сергей был что-то типа нашего среднестатистического прощалыги, но кавказского вида.
- Билеты есть?
- Нет билетов. У вас покупать? Нам до конца.
- По двести рублей с каждого.
Мы заплатили. Бай долго не мог своими пальцами достать из кошелька то, что нужно.
- Так, а билеты где?
- Нэт билетов.
- Так, а что мы на Старом Кругозоре скажем?
- Скажите покупали билеты у Сергея. Шьто вы зымой ходите (он обратил внимание на наши пальцы), летом приизжайте нахуй. На той неделе одын уже улетел…
Сергей был очень доволен. Спускаются в основном на лыжах, а тут левачок такой в руки сам приплыл.
Вагонетка тронулась. Минут десять на вскидку есть, чтобы попить пива, пока доедем до станции Старый Кругозор. Там пересадка. Спускались быстро. Обзор Кавказского хребта сразу ограничился панорамой Баксанского ущелья. Бай жаловался на заложенность в ушах. В мягко содрагающемся фуникулере были мы одни. На снежном ослепительно сияющем на солнце склоне двигались вниз зигзагом фигурки спускающихся лыжников, возле одной из опор новой канатки тоже были людские фигуры – проводят значит ремонт и восстановительные работы.
Станция Старый Кругозор. Разумеется, спросили и здесь билеты. Мы объяснили, что покупали у Сергея. Тогда спросили за сколько купили. Купили, как сказал по двести с каждого до конца. В тех отчетах по Эльбрусу, что попадались мне, упоминается про фантомные билеты на канатной дороге.
На посадку пошли не в тот коридор. Вагонетка ушла. Ожидали следующую, правда, не долго. На стене портрет. Дедушка-кавказец с клюкой-альпенштоком, в национальном армяке и в ботинках с «тракторной подошвой», на подошве советская модификация кошек (их называли трики). «Залиханов Чика. 209 раз поднимался на Эльбрус, последний на Восточную вершину в день своего 110 летия»
- Ты видел. Ста десятилетний дедушка и то поднялся, а мы с тобой тридцать с хвостиком и такие доходяги, не зашли по классике.
- Ничего. Это не последний раз мы пробуем. Я слыхал, на Кавказе склонны добавлять себе годы.
В сто десять лет на Восточную вершину…, да, в девяносто и то, как то не сразу поверишь.
Уже другая вагонетка доставила нас вниз в Азау. Глаз сел на скамейку. Светило солнышко. С крыш капало. Проторяли себе дорогу еще тощие весенние ручейки. Решили, что Андрюша человек более коммуникабельный и работает с людьми и что работа завязана как раз на общении, не то, что нелюдимый и угрюмый Глаз, значит, ему и идти справляться на счет гостиниц. Вернулся он довольно скоро. Пришлось идти в Терскол, откуда начинали маршрут. Здесь в Азау гостиницы закрыты в связи с антитеррористической обстановкой и менее чем за тысячу рублей связываться никто не станет, а там за пятьсот рублей переночевать можно.
Шли по асфальту. Сразу хотел с нами увязаться печально-понурый пес, но быстро понял, что не тот мы контингент и не выйдет здесь ему особой наживы и халявный харч. Потом рядом с нами отодвинулся пролет забора и выглянул похожий на баснописца Ивана Андреевича Крылова дядька:
- Вы Васю (или там Петю) из Саратова на Гарабаши не видели, он на вершину собирался.
Нет, не видели. Не нужно ходить в ближайшие дни Васе из Саратова на вершину.
Потом Глаз показал Андрюше выгоревший на солнце зеленый 131-ый ЗИЛ.
- Вон, смотри туда во двор, на таком в поход скоро поедем. Бензина, правда, жрет много, но простой, как валенок. Рано нам пока на КамАЗах ездить. А звучит он как зато, пальчики оближешь!
В сосновом лесу Глаз поскользнулся и упал на локти. Потом дорога вышла из леса, и снега на ней не было совсем. Светило весеннее солнце. Щадя разбитые ноги, мы неторопливо брели эти три километра в Терскол. Бай бессменно взялся нести рюкзак. В Терсколе нашли гостиницу за 500 рублей с человека. Это что-то типа семейного бизнеса, живут здесь и работают.
Небольшой двухместный номер и санузел, в принципе то, что нам нужно. Вещи разложили на полу грудой. Глаз с болью занялся водными процедурами. Андрюшу отправили в водочный магазин. Ходил он дольше, чем того требовалось и обошел, наверное, всё. На вопрос, что купить из еды, Глаз посоветовал то, чего не ели в походе, например вареной колбасы, майонеза. Ассортимент в здешних магазинах оказался исключительно примитивен, покупают местные только, как оказалось, лаваш, а все остальное друг у друга, кормятся натуральным хозяйством. Но закуску кое-какую он нашел.
- Глаз, водка не акцизная, но все говорят, что пьют.
- Пойдет. Ты пока мойся, а я стол организую.
Стол организован был на тумбочке. Поддавали часа два, пока не стемнело за окном. Написали в Минск Смирнову, что спустились в Терскол. Решили дальше спуститься на первый этаж. А там что-то типа бара, и попить чаи без ограничений.
На первом этаже в барном зале сидели четыре женщины, две бальзаковского возраста, одна почти бабушка и молодая девка, не породистая балкарка. Они без постояльцев явно скучали и произошедшие теракты в лыжный сезон шли явно в разрез с их семейным бизнесом.
- А что вы, ребята в носках пришли?
- Понимаете, так от ботинок устали, сил больше нет.
- Ой-ооой! Что у Вас, молодой человек, с лицом, - эпотажно и участливо смотрела на меня та, что почти бабушка. Хоть руки не видит.
- А-а. это солнце и ветер такие у вас.
Чая выпили литра по два-три каждый. Все-таки не восполняли мы на маршруте дефицит жидкости до конца. Нам чай и не носили. Выдали пакетики, кружки, чайник, да показали, где на кухне включать и подогревать воду. По телевизору показывали Баскова. Все четыре женщины погрузились в просмотр с забвением. Мы беседовали между собой, менее всего интересуясь воплями Баскова. Вдвоём ходить тяжелее всего, но Бай за поход мне не надоел.
В номер вернулись, когда был час поздний с животами, как бильярдные шары.
- Давай еще по рюмке.
- Не, я уже все.
- Ты что! Для расширения сосудов!!
- Ну, если только.
Это «для расширения сосудов» действовало безотказно и не устарело за время похода. Улеглись, наконец на кроватях. Было тихо. И на улице тоже ни звука. В не зашторенное окно заглядывали голубые отсветы уличного фонаря.
11 день 6 марта
В 12 часов вышли из гостиницы на крыльцо. Анатолий опаздывал. Мы уже с ним договорились, а то были и другие охотники нас подвезти. Мужик ехал на бусе в Минеральные Воды.
Увидев наши руки, Анатолий рассердился. Привел в пример Стаса, что он настоящий профессионал и будь с нами он, такого бы никогда не случилось. Назад ехали не столь гладко, останавливали несколько раз, разок оштрафовали на 200 рублей – Андрюша сзади был не пристегнут (этот способ вымогания денег стандартный). Можно было по внимательнее посмотреть и на впереди сидящих. Ремни то безопасности у Анатолия есть и их надо для вида держать рукой, поскольку замков, куда защелкивать нету.
- Анатолий критиковал сотрудников ГАИ, сообщил, что не даром их переименовали недавно в ПИДР: Патрульная Инспекция Дорожного Регулирования. А милиция отныне вроде как стала полицией.
Возвращались с грустным чувством. Чувством чего-то не доделанного, не завершенного. Баксанское ущелье закончилось. Вдали мы увидели горы окрестностей Пятигорска: правильной конической формы Машук, Повыше и в стороне Бештау, потом Юца, и не известные.
- А сколько живет в Пятигорске тысяч?
- Почти пятьсот. Его официально объявили столицей Кавказа.
- А в Ставрополе хорошо?
- Ставрополь больше, но жилье дороже в Пятигорске.
В городе заезжали в частный сектор за нашими лыжами и санками. На придворовой территории стоял бортовой УАЗик. Сразу захотелось залезть под него и что-нибудь разобрать. Анатолий, говорит, про УАЗик часто спрашивают, но его хозяева не продают.
Анатолий поставил на крышу шашечки и машина стала такси. Оштрафовали за какой-то там сквозной проезд по дороге на вокзал. Без протокола стандарт 200 рублей. Можно отдавать еще до начала разговора. Анатолий пожаловался, что в кошельке остался последний полтинник. Сошлись и на полтиннике.
В санках у нас осталось еще столько продуктов, что тратиться на них для дороги домой не пришлось. Выбросили только кусок сыра, покрывшийся плесенью.
Билеты пришлось покупать в разных кассах, не имеют права продавать, если между прибытием и отправлением поездов разница меньше трех часов. Что в обоих кассах, что в справке, все красотки, скорее всего знающие себе цену.
Андрюша ходил за тетрадкой и ручкой, чтобы Глаз начал писать черновик отчета, что-то там еще покупал. Наконец пришло время и мы сели в свой плацкартный вагон московского поезда. Вагон нового образца. Верхние полки отделены от прохода перегородками, но лыжи мы кое-как приспособили. Ехать до Ростова часов семь или восемь. В Минеральных Водах подсели по соседству пассажиры. Бросалась в глаза девушка. Она загламурена была до последней степени. За собой можно просто следить, а можно ухаживать с пристрастием. Плохо, когда придание внешнего лоска составляет единственную заботу и сущность. Девушке было не комфортно или от самой вагонной обстановки или от соседства с барыгами с лыжами на боковушке, поглощающими колбасу и прочее очень грубо нарезанными крупными кусками.
12 день 7 марта
В Ростове вышли ночью. Ожидать пришлось не долго, даже не поднимались в здание вокзала. Только перешли на нужный путь. Поезд наш назывался Адлер-Минск. В вагоне было сумрачно. Расположились на своей боковушке, напились и легли спать.
Вагон был мутный. По соседству в смежном отсеке выпивали за восьмое марта. Но эти деликатно, не шумно, просто умничали. Напротив нас (они подсели позднее), музыканты. Еще и со своими гитарами. Группа Кассиопея называется. Тот, кто поёт, похож на поэта Генадзия Бураукина, разговаривал шепотом. Голос или сорвал на концерте или бережет. Другой был вылитый Сергей Михалок, но помолодевший и значительно сбросивший вес. «Сережа» был пассив и флегма. Третий, имел значительное внешнее сходство с Владимиром Сорокиным, был с бодуна. Девушка была четвертой, звали Настей. Настя была не крупной, носила удлиненное каре и в основном читала какие-то журналы. Скорее всего она появилась в составе их группы недавно и была клавишницей.
Мы с Баем опять развели очередную кружку спирта. Теперь планировали разбогатеть и мало того, что купить для общего пользования ГАЗ 66, так еще и для экзотики бензиновый 375-ый УРАЛ. Последний недорогая в принципе машина. Предложения превышаюст спрос. Купить его только для того, чтобы кататься, устраивать пикники и пьянки. А с развитием Организации можно устраивать и платные троффи. Глаз вошел в своих фантазиях в раж и жестикулировал обмороженными пальцами. Бай интенсивно поддакивал, быстро моргал глазами и трес головой.
По вагону ходили в тамбур курить какие-то пьяные зомби с крайне низким уровнем интеллекта. Один усатый и в тельняшке с довольно выраженным крепким лбом и развитыми надбровными дугами, под которыми дремучая, не прошибаемая ничем мгла. Еще был пожилой, похожий на гориллу. Раскрасневшийся и одутловатый, он если не рыкал, то как то уж совсем нездорово пыхтел и передвигался мелкими шаркающими шажочками.
Был еще один, звали его Дима. Дима напился до неадекватного состояния, болтаясь по вагону, не с кем то конкретно, а везде по чуть-чуть. Он видно головная боль для родственников, потому что звонил кому-то и терроризировал. Это был пузатый малый с мясистым лицом, может быть не таким неприятным, если добавить во взгляд немного ума и светлости. Дима повышал голос, матерился, ходил по вагону и задирался. Вагон оказался очень терпеливый. Диму сносили в основном и был то здесь, то там слышен его наглый голос.
Дать по голове ему хотелось весьма еще до того, как он начал приставать к музыкантам. Дело дошло уже до неслыханных вольностей. Глаз свесился с полки и посмотрел на Андрюшу. Тот тоже вопросительно. Бая не менее раздражал этот обнаженный до пояса кусок говна. Глаз слез со своей полки.
- Ты его немного за руки придержи, я его сейчас прессону.
- Дай-ка я на твое место сяду, - предложил Глаз одному из музыкантов.
Все было тихо. Бай придержал, как сговорились, Глаз душил Диму за шею предплечьем. Он немного подергался и обмяк. То-то я думал потом, от чего ребра болят. Это так голову его прижал.
- Глаз, хватит! Хватит! Совсем задушишь!
Он потерял сознание и лежал обмякший у нас на коленях. Можно было связать веревкой и засунуть в рот кляп. Но тут всё испортила проводница.
- Ой-ой, что с ним, что здесь происходит?
- Человеку тут плохо стало, пьяный, наверное.
- Не надо было его спаивать.
- Мы не поили его. Он нам не нужен, приперся тут…и упал.
Дима пришел в сознание, через минут пять уже дурил голову кому-то другому. Менял место, даже в кого-то там тыкал ложкой. Он не пересек границу. Сдали в милицию еще на Украине. Оказывается, чтобы ссадить с поезда, нужно оформить кучу бумаг. Бай и «Генадзь Бураукин» подписались в пустых протоколах: «С моих слов записано верно, прочитано лично». А там уж Диме можно что угодно приписать. Его родственники собирали в дорогу основательно. Вез он и подарки: игрушечную железную дорогу, некие коробки, сувенирную водку, к которой и приложился. Его не было жалко. Даже еще пусть и отлупят в украинской милиции. Каждому свое, а залетным залеты.
- Ух, бедолаги, - пробовал набиться в компанию ехавший по соседству мужик из тех, что отмечали 8 марта. Глаз его отослал даже излишне грубо и экспрессивно.
Потом разговорились с музыкантами. «Владимир Сорокин» еще и оказался соседом по району. Еще потом пили пиво. Проводница сказала купить не то им баланс надо подбивать.
Таможню миновали без приключений. Кое-кого досматривали, нас нет. Сказали, что для альпинистов и так выглядим убедительно.
13 день 8 марта
На вокзале нас встречали Слава, Полковник, Сашенька, моя супруга, пришла, откуда-то (Луша, наверное, заложила, когда приходит поезд) моя мать. Встречающие были не довольны, отнеслись к походу с порицанием. Завез по домам нас Слава.
Собрались мы на следующий день на даче. Съехались десять человек. Рассказывали про поход. Немного получился пикник.
Итоги 42 похода.
Маршрут
+
- Много факторов, увеличивающих безопасность: приют, промаркированный вешками путь.
- Личный высотный максимум обоих увеличен до 5325м
- Склон на описанный срок был безопасен. В дополнительных способах страховки не было необходимости.
- Со стороны местного населения негатива не встречали.
-
- Маршрут банальный и заезженный. В сезон негде скрыться от людских глаз.
- Восхождение не состоялось. Моральное удовлетворение не получено.
Группа
+
- Выносливости хватало. За время похода ни разу не выматывались.
- Высотная акклиматизация расценена, как хорошая.
- Межличностные отношения были прямы и безхитростны.
-
- Все общественное снаряжение пришлось разделять на двоих.
Погода
+
- Внизу благосклонная, способствующая успехам.
-
- Вверху отвратительная, исключающая возможность восхождения.
Снаряжение, быт
+
- Одежда и обувь были подобраны грамотно. Мы себя чувствовали комфортно (за исключением седловины).
- С организацией бивака и трапезой справлялись исключительно быстро.
-
- Раскладка продуктов 500г/человек*день избыточная. Часть пропала с рюкзаком, а что-то привезли домой.
Значение
+
- Личный опыт исключительно полезный. Несколько увеличилась уверенность в горах. Подросла самооценка.
-
- Потеряно значительное количество снаряженя: 1 фонарик, 1 горелка, 4 спальника, 2 коврика, 1 котелок, 2 миски, 2 ложки, 1 нож, 1 алюминиевый лист для горелок и производства кирпичей, 10 метров рейпшнура.
- Обморожения 2 степени кистей рук и у Глаза на ногах комбинированные повреждения – обморожение и компрессионная травма пальцев. По визуальной оценке все обратимо.
- Общественный авторитет надломлен. 42 поход вспугнул колеблющихся, но относившихся доселе к нам с симпатией. Упрочилась за организацией слава авантюристов и раздолбаев.
- Из-за непригодных для работы рук стаз автопроизводства и временная протяжка. Март был отведен для автобани.
На этом завершаю сие повествование. Альпинистов из нас не получилось, придется переквалифицироваться в шопингисты.
Март 2011