"Отважные Сердца"
Автор Игорь Пузо
В современном бешеном темпе жизни время пролетает незаметно, как будто дни ураганным ветром проносятся мимо, затихают где-то за спиной, оставляя нам лишь зябкую дрожь страха неизбежности, подстегивая к совершению всех тех дел, что ещё не успел натворить в жизни, а ведь так мечтал! Увы, не всем мечтам уже суждено сбыться – в середине жизни волей-неволей наш разум включает мелкоячеистый фильтр желаний, отсеивая громоздкие воздушные замки, оставляя от запланированного в молодости лишь жалкие крохи на донышке сознания. Тем не менее, даже эти огрызки красиво и без ущерба бытовухе рассыпать на личный календарик удается не всегда. Вот почему каждая встреча с природой бесценна – она добавляет нам сил для самой тяжелой борьбы – борьбы со своей мрачной ипостасью – ленивой, безвольной и опустошенной, обструганной социумом по одному и тому же шаблону обывательщины. Лишь немногие отважные индивидуумы осмеливаются признать наличие этого внутреннего деспота, расслабляющего мускулы, отягощающего тело и мозг. Только посредством упорного противостояния исходящему из глубин подсознания унынию удается, несмотря на телесное увядание, сохранить себя молодым душой, обрести внутреннюю гармонию, осознать, что считанные годы жизни уходят не напрасно.
Вот таким образом, неисповедимые пути бытия в краснознамённый день 23 февраля свели в одну точку несколько десятков человек, не боящихся жить на всю катушку. Правда, пути эти были далеко не тождественными, и лишь местами пересекались, чтобы потом опять разбежаться на необъятных лесистых просторах Борисовского полигона. Только два смельчака пошли своим, совершенно неизведанным путем, материализовавшись, словно из ниоткуда, на поляне лагеря облачным утром воскресенья.
Под ослепительным закатным Солнцем, встретились они на диспетчерской станции Славинского в одну из тех многочисленных пятниц, когда сдавшие без боя свои мечты вступают на неизбежно предначертанный круг Сансары «выпивка – телевизор – сон» - и так далее весь уик-энд. Встретились с широкими улыбками, хотя, как минимум, у одного на душе скребли кошки, и разум кипел, раздираемый внутренними противоречиями. Терзаемый навязанными извне тезисами, идущими в разрез с его собственным миропониманием, успевшим, как он справедливо считал, уже вполне к 35-ти годам сформироваться, Пузочёс за пару дней семейных конфликтов успел неплохо подрастерять собственное я, однако, не унывал, надеясь, что в походе во многом автономный мозг сам найдёт верное решение, стоит только перестать грузить его непрерывным нажатием клавиши «Ввод».
Про второго же, отзывающегося на прозвище «Мощный», известно, как будто бы всё, а по сути дела и почти ничего. Общительный и веселый, он, на самом деле, олицетворял собой ярко сверкающую в солнечных лучах верхушку айсберга, углубляясь вдоль склона которого, дотошного исследователя сокрытых глубин личности поджидали загадочные отсветы какой-то сокрытой от посторонних глаз, невероятно насыщенной впечатлениями и чувствами жизни, однако, как ни напрягай глаза, кроме переливающихся всеми цветами радуги аморфных пятен ничего разглядеть было нельзя. Словно слой крепко сцепившихся между собой люминесцирующих жизнерадостностью моллюсков скрывает под собой потаённые уголки ума, куда чужим настырным взглядам вход воспрещён. Тут не помог бы даже батискаф с поплавком, доверху заполненным чистейшим спиртом.
Под убаюкивающее урчание пригородного МАЗа и веселый перестук бутылок быстро забылись невзгоды затухающего дня. А пасторальные пейзажи деревни Юрьево окончательно успокоили изнуряющее самокопание, переключив разум в режим умиротворенного созерцания. Хвойный аромат молодого соснового леса лечил покусанный энергетическими вампирами мозг. Солнце уже садилось за пологие холмы Логойщины, и под раскидистыми верхушками деревьев царил таинственный полумрак. С притаившегося где-то невдалеке озера Великого легкий ветерок доносил едва ощутимые торфяные флюиды. Две пары ног приглушенно ступали по плотно утрамбованной земле наезженной лесной дороги – одна из них в поскрипывающих городских ботинках – так торопился в оздоровительный природный санаторий вконец потерявшийся Пузочёс.
Маршрут, трек да и наша подгруппа официально назывались "Топчумба Мощного" (трек оранжевого цвета, красным трек байдарочной группы)
Вскоре стало совсем темно, и друзья, никуда особо не торопясь, устроились на ночлег в мягкую дорожную пыль. Палатки брать они даже и не думали – опостылевших четырёх стен не хотелось ни в каком виде. Да и что может быть приятнее и полезнее, чем сон в лесу на свежем воздухе, как спали далекие предки человека, в те времена, когда люди были прямолинейными и бесхитростными, а умы ещё не успели зашлаковаться болезнями цивилизации.
Утро встретило ходоков пасмурным, но от этого отнюдь не мрачным, небом. Облака как будто светились изнутри, предвещая тёплый и безветренный день. Вскоре туристы вновь бодро топали по беспорядочному хитросплетению конвергирующих и дивергирующих дорог танкового полигона.
С каждым шагом вокруг открывались всё новые и новые пейзажи – как в калейдоскопе, где, хоть крути его целую вечность, не отыщешь двух одинаковых узоров, так и здесь – ни одно дерево, ни один холмик, ни одна опушка не походили друг на друга. Вот за это мы и любим общение с природой, ибо нет ничего скучнее и депрессивнее унылых городских кварталов типовой застройки, где озеленение уже не в тренде, а архитектура как нарочно создана для потенцирования неврастении. Впрочем, весельчак Глаз, планируя маршруты, всегда не прочь сдобрить присущий походам натурализм щепоткой техногенных специй, добавляющих в торжественную созерцательность толику интригующих размышлений. Вот, например, странная железная бочка с деревянным домиком наверху. Зачем она здесь? Ну конечно же, для того, чтобы Пузочёс взгромоздился на неё и корчил комичные рожи, а Мощный в это время снизу фотографировал. Какое-нибудь другое её предназначение в расслабленные извилины не приходило. Или вот, ветхий, покосившийся от времени и ветров навес. Быть может, под его сенью когда-то разрабатывались боевые спецоперации, и краснопогонные генералы и полковники, затягиваясь крепкими папиросами, перемещали по огромной карте-скатерти крошечные танки и БТРы? А солевая кормушка? Неужели не все ещё лоси разбежались, спасаясь от грохота тяжелой техники? Или вот, старые кроссовки. Не иначе, как уставший от ненужных скорлупок на ногах путник сбросил их здесь, поняв, до чего же комфортно было нашим мудрым предкам, расхаживающих босиком. Все эти мысли, покажущиеся, наверное, среднестатистическому обывателю домоседу бестолковыми, приятно будоражили воображение, прочно укореняя убеждение, что жизнь ещё не прожита, что впереди ждёт ещё много загадок и приключений.
Ближе к вечеру высота древесных стен по обе стороны дороги стала уменьшаться. Потянулся низкорослый ельник, то тут, то там перемежающийся частоколом тощих берёзок. Особо длинные склонялись над головой причудливыми арками и перекрытиями. Рельеф стал ощутимо складчатым – колея то навострялась в прояснявшееся временами небо, то, тяжко перевалившись через холм, устремлялась к угрюмовато-зелёной хвое далеко внизу, туда, где на дороге стали появляться первые на пути лужи, пока ещё в виде единичных зеркальных пятен.
Вдруг путешественники почувствовали на себе чей-то свинцово-тяжёлый взгляд и испуганно завертели головами. «Вот он, хозяин леса!» - забились чаще отважные сердца – их вдруг наполнил суеверный, древний, как сам род человеческий, страх. Сколько таких идолов, оберегов, капищ породил он за все века ещё со времён мироздания – и не сосчитать! Развитие науки постепенно, со скрипом, принеся множество жертв, развеяло всякое мракобесие по страницам истории, однако туристы несколько секунд наслаждались этим первобытным чувством, пока, с некоторой даже досадой, не поняли, что перед ними всего-навсего большой выворотень, увитый паутиной вездесущего хмеля.
Постепенно лужи в колеях становились шире и глубже, щетинились ледяными торосами. Всё чаще туристам приходилось идти по обе стороны от этих последних вздохов больной и лихорадящей зимы. Внезапно дорога перестала совпадать с прочерченным Глазом треком, круто свернув куда-то на восток.
Несомненно, это началось столь любимое Идеологом мясничество, без которого редко обходится какой-либо поход. Вот и теперь навигатор уводил всё дальше и дальше в смешанный заболоченный лес. От обилия молодых берёзок здесь рябило в глазах – они своей белоснежной берестой резко контрастировали с бездонно-черной водой в разбросанных между деревьями ямах. Эти пестрые пейзажи, несомненно, дополнительно стимулировали выброс серотонина, дефицит которого так ощущается в городе. Тут и погода решила побаловать - низкое солнце, вырвавшись из плена облаков, напоследок озарило своими лучами прыгающих с кочки на кочку путешественников. Давно уже прошли дни, когда Пузочёс плакал в болоте. В процессе поиска своего места в социуме он понял, что самое страшное болото – то, что скрывается в глубинах человеческого подсознания. Вот там действительно можно завязнуть и потеряться. А всё остальное – бесхитростная и искренняя природа. Отнесись к ней с уважением и предусмотрительностью – и она вовсе не страшной, а, наоборот, приветливой и располагающей к познанию, как её самой, так и себя в ней.
Между тем совсем стемнело, хоть Глаз выколи, а нужная просека на восток так и не находилась. Вместо неё стрелка навигатора почему-то приближалась к Гайне со всеми вытекающими отсюда последствиями. Под ногами утробно захлюпало, и друзья, выбрав место посуше, устроились ночевать на крошечном островке, утыканном сосенками, как праздничный торт – свечками.
Утром туристов разбудила загадочная барабанная дробь – будто и в самом деле начались учения, только старинные – с барабанщиками и винтовками Мосина. Впрочем, всё очень скоро выяснилось с помощью обращенного в небо нецензурного вопля Мощного. Судя по всему, распутной девкой он в сердцах назвал именно погоду. Пузо может быть, и удивился б, да только неделю да этого он уже наблюдал град в городе. Да и вообще, за последние годы он привык к погодным аномалиям, именно своей непредсказуемостью вызывающим неподдельный интерес и чувство нонконформизма, ибо нет ничего противнее брюзжания большинства горожан: «Ну, когда же эта погода наладится!»
Град быстро закончился, и друзья, не мешкая, выдвинулись в путь, благо уже сосем рассвело. Белесый ковер из градин, застлавший прогалины и большие кочки, казалось, дополнительно подсвечивал лес снизу. Небо, в свою очередь, было ещё ярче себя, вчерашнего, и сквозь тоненькую облачную пелену просвечивал мутный солнечный диск, отчего сверху на путешественников лился ослепительный охряно-желтых поток, так что они шли как будто меж двух огней. Вскоре начался пологий подъём, выведший туристов на возвышенность, сплошь усеянную старыми, заросшими жухлой травой и кустарником воронками от снарядов. Кто знает, остались они после многочисленных учений, или ещё с войны – ведь именно в этих местах велись наиболее ожесточённые бои на подступах к столице.
Попетляв между воронками, друзья, наконец-то, набрели на хорошо укатанную дорогу, полностью совпадающую с треком. Приглядевшись к навигатору, Пузочёс очень обрадовался – до цели путешествия оставалось всего каких-то пару километров.
Местность на этой финишной прямой опять стала понижаться. Всё больше и больше луж стало появляться на дороге, к тому же оказались они ещё и в лесу, да не просто какие-нибудь там лужи, а самые что ни на есть настоящие разливы между деревьями. В них ослепительно сверкали подсвеченные Солнцем облака. Вскоре туристы вышли к весело бурлящему безымянному ручью – левому притоку Бродни – во многих местах засыпанному валежником и оттого натворившего в лесу столько мокрых дел. Через рахитичное на вид русло были переброшены жерди. Однако, инженерные войска, наладившие когда-то эту переправу, не учли сезонное вздутие русла, и теперь жерди, не доходя добрых двух метров до берега, вальяжно плавали на воде, действительно, как самые настоящие понтоны. Да и ручей, конечно же, оказался совсем не рахитичным, а взял, да и по колено искупал Пузочёса, отомстив, таким образом, за недоверие. Дальше Пузо уже не столько топал, а, скорей уж, больше шлёпал по дороге, но всё так же весело и бодро.
Колея вскоре отдала ветку к югу, на которую, согласно треку, и свернули путешественники. Ноги месили уже не волглую грязь, а сухой песок. Лес тоже изменился – стал редким, прозрачным, вдобавок за тонкими соснами показался просвет внушительной поляны.
Смущало только странное, ослепительно белое пятно на земле – не иначе, снег, но ведь откуда он может быть в феврале? По мере приближения странности всё усиливались – у «сугроба» стали чётко вырисовываться прямоугольные контуры. «Да это же… это же… холодильник!» - опешил Мощный. Стоп! Холодосы просто так в лесу не растут, если это только не околодачная помойка. Но в радиусе десяти километров вокруг нет никакой населёнки. Значит, привезти сюда холодильник могли только отдыхающие, да не простые, а какие-то совсем обезбашенные, ради потехи не останавливающиеся ни перед какими транспортно-логистическими трудностями. Именно такие и обнаружились на поляне, когда Мощный и Пузочёс вышли к реке.
Наконец-тот наши путешественники оказались среди таких же, как они, отважных сердец. На костре уже заманчиво булькал рассольник, оглушительно гремели петарды и шутихи, ломающимися сухими сучьями трещали выстрелы. Однако всю эту шумную катавасию заглушал жизнерадостный смех собравшихся вместе друзей, таких разных, но, вместе с тем, и невероятно близких душой, объединённых желанием быть непохожими на других, непонятых социумом и оттого заряженных, словно лейденские банки, отрицательным электричеством. И вот именно теперь эти конденсаторы разряжались как раз в той среде, которая не посчитает их поступки какими-либо девиантными и аморальными. Ибо что есть мораль, как не навязанная обществом и религией клетка, загнав индивидуумов в которую, так несложно потом ими управлять и манипулировать в своих интересах. Да, пусть этот старый холодос и стал козлом отпущения, но он был принесён в жертву будущему спокойствию, умиротворению и рассудительности, которых порой так не хватает в условиях невроза большого города. Огромное спасибо ему за это!
Отдыхая в кругу друзей после полутора суток блуждания в лесах и ещё более длительного брожения ума, Пузо, наконец, понял, что все ярлыки, навешанные на него обществом, и гроша ломанного не стоят, а придуманы вследствие зависти к отсутствию страха быть не таким как все, страха быть самим собой. «Да у тебя отважное сердце, парень, как и у них всех!» - Пузочёс огляделся по сторонам и почувствовал себя по-настоящему счастливым.
