Однажды ночью (а может, утром) чудные люди на байки сели и покатили через весь город.
И у маршрутки с водилой Желтым они собрались.
Потусовались,
и рюкзачищи и велобайки они в маршрутку все погрузили и загрузились в маршрутку сами и покатили куда-то в дали.
Катили, пили, травили байки, жевали, спали, и выпивали.
И в Налибоки все прикатили и погрузили все рюкзачищи опять на байки, и резво стали крутить педали и покатили легко и быстро в лесные дали.
Но часть осталась - она зазналась, их предводитель сказал: "Мы сами, и мы не будем мешаться с вами, валите в баню, то есть катитесь от нас отдельно вслед за Мишаней!"
Крутили долго, легко и быстро, дорогой ровной, порой волнистой, порою трудно, порою праздно, короче, очень разнообразно. И проезжали красоты разные - поля и реки благообразные, кусты, деревья осеннецветные их восхищали красой приветною.
И оказалось, что выходные - такие, лучше не пожелаешь - и ветер тих был и не заметен, и солнце ярко всех освещало. Чудные люди на велобайках пораздевались до самых маек и эротично вперед катили. Младая осень родной землею уж окончательно совладала, леса и долы, поля и реки шикарно цветом принаряжала, и на дорогах разнообразных лишь лепота их сопровождала.
А на привалах, коль уставали, мы отдыхали - купались в речке, на вышку лезли, немного пили, и много ели, и даже спали. И на сельмагах, что попадались, мы зависали. Вторая шобла - та, что зазналась, там нам встречалась, и даже (чудо!) с нами мешалась, но все же сильно потом пугалась и удалялась.
И только вечер вуалью томной на лес спустился, озера чаша среди деревьев зеркальной гладью нам заблестела.
А возле озера на поляне уже собралась толпа народу: вторая шобла - та, что зазналась, уж здесь собралась, и славный Эдик, наш добрый гений, со своей старой уютной баней, что так давно и проникновенно во всех походах нам всем служила. И тело, спящее в той маршрутке, что привезла нас к лесной дороге. И с голым торсом мужик поддатый готовил супчик на всю ватагу.
На берегу шла вовсю движуха – росли палатки, дрова носились и разгорались костром веселым, народ вокруг себя собирая. И разливалась чудная жидкость в любые кружечки и стаканы, и снедью разной сопровождалась, и регулярно уничтожалась, всем настроенье приподнимая.
И на поляну все прибывали чудные люди – и не кончались - еще две группы адептов Секты да в темноте уже прикатили, семейство лысых на мотоцикле так громко по лесу тарахтящем,
и сачкунов небольшая пачка, на железяках сюда прибывших, что не хотели толкать ногами шальные байки (вот ведь ленивцы!).
И отмечали два дня рожденья, людей прекрасных и очень ценных.
Сперва подняли свои бокалы за именины Екатерины, потом героем мероприятья явился бравый наш Предводитель.
Ему вручили две странных штуки - остры как сабли, кривы как луки - два молоточка, которыми надо по стенам лезть из воды замерзшей, и так сказали: "О Предводитель, на славный день твоего рожденья прими ты эти приспособленья и лазь ты с ними по льдам вершинным все ближе к небу, где светит солнце!»
И Предводитель воздел все руки поближе к небу и воскричал он: "Какая прелесть! И если каждый не лох последний, обязан оный иметь в хозяйстве такие вещи! Вогнал в сосну их и в них вцепился.
За ним другие так захотели, и тоже влезли и так висели, и лишь безмолвно сосна рыдала от ран, внезапно ей причиненных.
А все те люди, что прикатили на утомленной мускульной силе, вдруг закричали: «Что за халява, ты, Глаз, совсем нас не уважаешь, ты испытаньям, блужданьям темным пути прямые предпочитаешь, мы испытать-то говно хотели, что души наши бы льдом пронзило, а ты нас вверг в это наслажденье - дороги ровной увеселенье!»
Глаз взор потупил и растерялся и завести всех в песок зыбучий на день грядущий пообещался.
И у кострища сидели люди, и говорили, и пели песни, и улыбались они друг другу, и поддавали, и были вместе, и радость била у них ключами с того, что снова они собрались, с того, что осень была шикарна, и воздух чист и прекрасен вечер.
А этот супчик, что приготовил мужик поддатый, босой и голый, ядрен и вкусен был до .. укачки!
Гитары струны вовсю звенели, и песни пелись, беседы вились, и от костра люди отлучались лишь для того, чтоб сходить до ветра иль для того, чтоб погреться в бане.
О, этот милый уютный домик, таит он много в себе блаженства, и цвет его такой желто-красный ласкает взгляд и внутрь зазывает.
И эта печка, что пышет жаром, и греет верно и так усердно тела и души мужчин и женщин - любого, кто б туда не залазил!
А как прекрасно из жаркой бани, где пар от печки животворящей тепло вдохнет в утомленное тело,
вбухнуться в озеро ледяное и погулять голышом по лесу, словно на свет появившись снова.
О радость жизни! О славный Эдик! Благодарим мы тебя это!
А в воскресенье, когда мы проснулись и наконец-то на байки сели, то ощутили вдруг, что отдохнули коленки, а попы как закорели. И нипочем им (почти) оказалось седла любого прикосновенье, дорог тернистых, и даже волнистых, и даже песчаных контрнаступленье.
И день второй мы опять катили, и были вместе и были с ветром, и с золотистой листвой осенней и с солнцем ярким и чистым небом.
Но час настал возвращаться в город. И вся толпа погрузилась в поезд, и весь вагон был в велосипедах, и занят был вагон только нами. А пассажиры от нас шугались, смотрели робко на всю ватагу и в наш вагон даже не совались.
Как жаль, что быстро так пролетели эти чудесные выходные,
Но кайф поймать мы опять успели, какой был кайф в эти дни шальные!
О радость жизни! О прелесть леса! В блаженстве осени мы купались!
А как же классно мы прокатились! А как же классно мы пообщались!
Чуть-чуть устали, чуть-чуть напились, поймали солнышка взгляд лукавый.
Спасибо Глазу, спасибо Миру! Спасибо нам и всей Секте Слава!
