- Игорь, твой телефон звонит! – кричала из соседней комнаты увешанная детьми Лилечка. Действительно, телефон, видимо, уже не в первый раз исполнял на бис зубодробительную песню гр. Megadeth. Это был звонок велкомовской сим-карты. Под ложечкой тревожно засосало. Было около часа дня вторника – время рабочее. В такое время мне на велком звонят либо с работы, либо из милиции (тоже по поводу работы). Нетрудно догадаться, что никаких приятных вестей подобные звонки не сулят. С каждым шагом к метально надрывающемуся телефону беспокойство нарастало. Наконец, взяв телефон в руки, я увидел на экране почти по-домашнему уютную и умиротворяющую надпись «Руссианов» (конечно, теперь-то я знаю, что его фамилия пишется по-другому, но когда я впервые его увидел, я был твёрдо уверен, что именно в его честь названа одна из улиц минского Уручья). Тревога под ложечкой бесследно растворилась, напоследок отдавшись в правом подреберье.
Русьянов приглашал меня на какое-то феерическое мероприятие на вдхр. Вяча в воскресенье 18-го. Будучи человеком по большому счету светским, хоть и крещеным в детстве, я имел слабое представление о православных праздниках. Также следовало бы повнимательнее следить за произошедшими событиями на Сайте Секты, а не самовлюбленно читать статьи исключительно со своим участием. Тогда бы я знал, что празднование Крещения уже проводилось Русей в том же месте в прошлом году и в этом переходит в ранг традиционных магадановских забав. Помня свои досадные рассинхроны со знаменательными событиями Секты конца прошлого года, дрожащей рукой я схватился за свой рабочий график. На пересечении цифры 18 и моей фамилии зиял пустой квадратик. Такой же девственно чистый расположился по соседству справа. «Звёзды сошлись на этот раз» - подумал я. На самом деле это были, конечно, никакие не звёзды, а просто приснопамятная неуклюжая Аннушка в очередной раз разлила своё прогорклое за почти сотню лет масло. Но об этом позже. Пока же я эйфорично слушал разглагольствования Русьянова вполуха, представляя себе приятный воскресный денёк и мягкое, как девальвация белорусского рубля, утро понедельника.
Внезапно я вздрогнул, обратив внимание на то, что Руся уже несколько раз произнёс слово «закаливание». Выяснилось, что придётся читать лекцию на эту тему. Мой опыт закаливания ограничивался одним эпизодом из детства, когда я полчаса просидел под холодным душем в надежде заболеть и законно не пойти в школу. Заболеть тогда не удалось, и я ошибочно решил, что закалён от природы. На Гайне же было не закаливание, а скорее замерзание. К тому же я вдруг вспомнил всю суть празднования Крещения, а затем – популярное январское словосочетание «Крещенские морозы». «Хорошо, буду, - упавшим голосом произнёс я, положил трубку и жалобно заныл: Лиииилечка, а как узнать погоду на две недели вперёд?» «На Гисметео, любовь моя», - был ответ (это не скрытая реклама ни Гисметео, ни Лилечки). На восемнадцатое обещали какую-то, хоть и низкую, но всё же плюсовую температуру. «А ты что, в прорубь нырять собираешься?»- встревожилась Лилечка. «На лёд в плюсовую температуру опасно выходить», - ни к селу, ни к городу добавила подошедшая тёща. «Да ну, - изобразил я на лице успокаивающую улыбку – это Русьянов будет нырять, он толстокожий», с ужасом понимая, что нырять, хочешь, не хочешь, а придётся.
Следующие почти две недели я упорно гнал от себя мысли о предстоящем моржевании. В пятницу, за два дня до водяной феерии, я подумал, что неплохо было бы положить в рюкзак запасной комплект сухой одежды. Рюкзака, кстати, не было. Чудо отечественной текстильной промышленности, приобретенное мной новым ещё в десятом году, после нескольких походов «по-Магадановски» пришло в полную негодность. Рюкзак был выброшен идущей на работу тёщей с моего мрачного согласия. Выручила Лилечка, которая оперативно нашла на секонд-бае (опять-таки не реклама) тётеньку, продававшую две совершенно одинаковые «Патагонии 50». Один из рюкзаков я и приобрёл субботним утром, кутаясь от пронизывающего ветра, гуляющего по Северному (а точнее – по Юго-Восточному) посёлку. Рюкзак был покрыт толстым слоем кошачьей шерсти, но почти новым. Видно было, что тётенька быстро завязала с туризмом и увлеклась фелинологией.
К вящему стыду специалиста по закаливанию, я не знал, кто такой был Порфирий Иванов – пришлось покопаться в интернете. Выяснилось, что придётся пропагандировать учение психически нездорового человека. Впрочем, Магадановцы всегда отличались экстраординарной с точки зрения большинства обывателей самоподачей. Порфирий был как раз «в теме».
Русьянов долго определялся с моей логистикой. Настолько долго, что я стал уже было задумываться о пригородном автобусном сообщении, умеющим путь из пункта А в пункт Б превратить в сложную четырёхмерную кривую, объезжая нашпигованные вокруг Минска деревеньки с тупой методичностью обходящего квартиры энергонадзора. В субботу я несколько раз звонил Русе. Он занимался закупками и уверял, что к вечеру пришлёт смс с координатами нужных людей из Малиновки.
Подготовить лекцию и смастерить нехитрый реквизит было делом простым, но отнимающим время. Как всегда, всё пришлось делать в последний день, точнее, вечер. Закончил я поздно ночью и, ложась спать, взглянул на телефон – смс не было. Утром я, конечно же, проспал. Зато на экране телефона весело подмигивало Русино сообщение с номером Кати Полянской. После звонка выяснилось, что они с Перепелицой будут ждать меня на площади Бангалор. А я то, грешным делом, надеялся, что буду, потягивая пивко, ждать, пока меня не подберут где-нибудь около универсама «Брест», что прямо под окнами. Впопыхав собравшись, я полетел на троллейбусную остановку. О том, чтобы ехать на метро, не могло быть и речи. Я на миг представил, как охранник достаёт из моего рюкзака похожие на балаклаву волосы и бороду Паршека (Порфирия Корнеевича Иванова) – получилось одновременно и смешно, и не очень. Не хотелось потом целый день объяснять ему и другим людям мировоззрение Секты. Метнувшись было на маршрутку, я был за шиворот остановлен тем же рюкзаком. По габаритам он напоминал модель той самой маршрутки в масштабе 1:5 и сильно смахивал на своих коллег, которыми Магадановцы, уезжая на Пик Ленина, забили купе плацкарты доверху к ужасу проводницы. Когда он успел стать таким, я не заметил. Всего-то и взял, что запасную одежду и кефир. Пришлось залезть в подошедший троллейбус и стать под скрипучей брезентовой гофрой.
Избалованный маршрутками и тестевой тойотой, я сквозь зубы материл тихоходный и воющий общественный транспорт. Опоздал на полчаса. Выйдя, наконец, на нужной остановке, я стал озираться по сторонам, почему-то мысленно представляя себе чёрный внедорожник S.klima. Заслышав голоса, я посмотрел в направлении заставленной автомобилями эспланады, тянущейся вдоль длинного здания с башенками. Оттуда мне приветственно махали Полянские. Терзаемый угрызениями совести за получасовое опоздание, я подошёл к машине. Они, однако, почти совсем не расстроились, и, рассевшись по местам, мы поехали в направлении Логойского тракта. Рюкзак оказался больше багажника, и пришлось поставить его на листы толстой фанеры загадочного назначения, под углом прислонённые к заднему сиденью.
В дороге разговаривали про будущий поход на высоту 211. Полянские, как один, оказались в Уголке Шалуна за какие-то провинности, но очень хотели пойти. Товарищи Актив! Вы знаете, что двоюродные бабушки из Удмуртии и троюродные дедушки из Сольвычегодска порой бывают энцефалопатично настырными. А потом люди рвут на себе волосы от досады, читая увлекательные отчеты о походах, которые они пропустили. А что может быть большим наказанием? Мне кажется, всё-таки, что вопросы с помещением в Уголок Шалуна следует решать консилиумно, с полным разбором жалоб, анамнеза заболевания и жизни, а не изолировать от общества пациентов с неподтвержденным инфекционным заболеванием.
Кроме того, что на Вячу, больше никто не знал, куда ехать. Катя несколько раз набирала Русьянова. Трубка отвечала голосом Эдюши, что ехать надо до указателя с символическим названием «Мочаны», затем свернуть направо, и через 200 м увидеть красный шлагбаум. А там, мол, уже и они. Через 200 м после указателя, по правую руку, действительно оказался красный шлагбаум. Проехав по обледенелой колее, мы уткнулись в слепо обрывающийся карман. Сделав мёртвую петлю, колея заканчивалась там же, где и начиналась. Все пространство внутри и снаружи петли было выполнено гигантскими штабелями сосновых брёвен. Дальше дороги не было. «Переодевалки, переодевалки жёлтые видите?» - надрывался Катин телефон, на этот раз голосом Руси. Штабеля дров не были похожи на переодевалки, к тому же были коричнево-бурыми. Пришлось возвращаться на основную дорогу. «Да здесь, наверное, каждый заезд с красным шлагбаумом» - ворчала Катя. Наконец мы нашли нужный, с жёлтыми раздевалками за ним. Сдав вдоль берега чуть правее основного пляжа, мы выехали на довольно большую поляну на берегу, где уже вовсю кипела магадановская активность.
На берегу монументальными сооружениями возвышались две мобильные бани, хорошо знакомые всем участникам ПВД. Обе они были под парами, как готовые к пути паровозы. Возле красно-жёлтой суетился Сантехник, натягивая на неё водонепроницаемую накидку. Нас распростёртыми объятиями встретил Руся с добрыми глазами и кудлатой бородой. «Токарь, давай по писюречке», - сразу предложил он. Отдав должное встрече, я огляделся в поисках съестного. Неподалёку от бань желтел пляжный грибок, под которым развернулась настоящая полевая кухня вперемешку с закусочной. Туда-то я и отправился. Загадочная фанера на заднем сиденье машины Перепелицы предназначалась в качестве столешниц, но один лист был экспроприирован мной для стендового доклада. Развешивая плакаты, я втайне надеялся, что докладом всё моё закаливание и ограничится.
Неизвестно, чем закупался в субботу Русьянов, но не успел я закусить, как они вместе с Гламурным, запрыгнули в какой-то чёрный внедорожник (не зря он мне мерещился в Минске) и отправились «за продуктами». Глазеть на оставленное автомобилем пустое место дальше не было смысла, и я огляделся по сторонам. Женская часть моей будущей аудитории, свободная от дежурства по камбузу, по очереди надевала фигурные коньки и выписывала на льду головокружительные пируэты.
Корякина вошла в раж и рубила дрова. Как в хорошей автошколе, у неё было два педагога – преподаватель теории Эдюша и опытный практик Витюша. На льду суетились несколько мужских фигур. Последние надежды на сугубо теоретические занятия по закаливанию рухнули. «Этот заставит», - вспомнился мне известный фильм и Руся на Ствиге. От нечего делать я направился к будущей проруби. Под задорную песенку бензопилы работа спорилась: лед в прямоугольных границах проруби постепенно превращался в большие параллелепипеды. Через неделю в общественной бане на Зеленом Луге Сантик внезапно хлопнет себя по лбу: «Идиоты, надо было крестом прорубь делать!» «И так нормально было», - успокоит друга голый прагматичный Руся. Действительно, даже прямоугольник выпиливался с большим трудом – лед был толщиной 35 – 40 см. Я мысленно сравнивал его со стандартной ученической линейкой 30 см – выглядело больше. Тут опасения (или мечты) тёщи не оправдались.
«Ладно, чуть что, в бане отогреюсь», - подумал я и покосился на берег. Там как раз на длинной оси прямоугольной проруби спасительным маяком дымила красно-жёлтая палатка. Около неё стоял Сантик и озабоченно смотрел на трубу. «Надо глянуть что случилось, - встревожился я и засеменил по льду на берег, - может баня не греет, и мы все умрём!» На баню «У Эдюши-2» я, видя собравшихся под жёлтым грибком, не очень-то рассчитывал. Но красно-жёлтая жарила будь здоров. Просто Сантик законопатил трубу обычным канцелярским скотчем и теперь, морщась от неприятного запаха, наблюдал, как тот плавится. Заметив меня, он с гордостью заявил: «Это теперь моя баня!». «Надо её как-то переименовать. «У Эдюши-1» ведь теперь не подходит», - сказал я и, чтобы сбить с Сантика спесь, предложил: «А давай «Санузел Совмещённый!» «Почему совмещённый?» - обиделся, как мне показалось, не на то Лёша. «Потому что у Эдюши раздевалка и парилка раздельно, а у тебя всё вместе», - ответил я. «А почему санузел, - спохватился Сантик, - в санузле срут». «Ну, смытая в бане грязь – это ведь тоже своего рода нечистоты». Но до заработавшегося Сантика такая высокопарная аллегория доходила с трудом. Он покрутил головой в поисках одухотворения и, не найдя, спросил: «А ты кефир брал? А то у нас уже закончился». Стало понятно, за какими продуктами уехали Руся и Гламурный. «Конечно, есть», - сказал я и достал из рюкзака пол-литра самого настоящего кефира. Он был встречен сообществом самыми бурными овациями. Видно было, что люди в этот пасмурный денёк истосковались по чему-то светлому, яркому, незапятнанному, как пушистый снег, которого было совсем мало на покрытой жухлой прошлогодней травой поляне. Только Сантик по-прежнему дулся: «Я кефир такой большой жирности не пью – и так уже 75 кило вешу». «Не волнуйся»,- успокоил я Лёшу и достал ещё литр кефира абсолютно нулевой жирности.
После небольшого обеда-аперитивчика стало хорошо и уютно. Я уже почти совсем без страха смотрел на разверстую пасть проруби. Захотелось новых ощущений. К тому же повеселевший Сантик (скотч на трубе наконец-то расплавился полностью и перестал вонять) прищурился и сказал заветные слова: «Пошли париться!» Мы с Сантехником и его другом Максимом завалили в Санузел Совмещённый, и Алексей стал поддавать пару. По первости банька была действительно горяча. Тем, кому было мало, горячих ощущений добавляли периодические нечаянные касания раскалённой трубы. Сантик мизантропично, с ненавистью отхлестал меня припасённым дубовым веником, и я затем ответил ему тем же. На венике появились первые признаки очаговой алопеции. А вот друг Сантехника Максим не увлекался БДСМ и веника не захотел. «Это что! - хвастался Сантик, - вот мы однажды еловика наломали и парились!» Стало очень жарко. В обычной бане я, дойдя до нужной кондиции в парилке, бултыхаюсь в холодную купель. Однако, даже в самой холодной купели температура воды градусов на 10 выше, чем в проруби. Тем не менее, хотелось освежиться. Я обречённо посмотрел на Сантика и сказал; «Ну что, пошли, что ли…» Нацепил обрезанные валенки Сантика, и мы с гиканьем и уменьшившихся в размерах гениталиями понеслись к проруби. Выбежав на воздух температурой +1, я почувствовал приятную прохладу, только и всего. «Пока всё прекрасно, - подумал я, глядя, как Сантик бодренько запрыгнул в прорубь, - следующим я пойду». Фыркая, Лёша выкарабкался на лёд. «Пора», - решился я и, перекрестясь, ухнул в прорубь.
Вот оно! Вода была, конечно, холодная, но терпимо. Кожу стало покалывать маленькими иголочками, как в хорошей купели. Готовя доклад, я поднаторел в теории и поэтому знал, что новичкам при первом погружении не рекомендуется находиться в воде дольше 10 секунд. Я вылез и приготовился к спринтерскому забегу назад в Санузел Совмещённый. К моему удивлению, спешка не требовалась – после погружения в ледяную воду на воздухе, казалось, было тепло. Однако я знал, что ощущение это обманчиво – зиму никто не отменял, и необходимо было скорее вытереться насухо и одеться. Поэтому я спокойно направился к дымящей красно-жёлтой палатке. 
Действительно, во всём теле появилось ощущение легкости и чистоты. Старик Порфирий Корнеич Иванов, определённо, знал своё дело. «Теперь можно и лекцию забомбить», - удовлетворённо подумал я. Лекцию, кстати, уже анонсировал вернувшийся с продуктами Руся. Нацепив бородатую балаклаву, я босиком по мёрзлой земле вышел к людям.
Сразу выяснилось, что не всё так просто, как показалось вначале. Тренироваться ходить босиком требовалось хотя бы с осени. Это вам не прорубь – окунулся, выскочил как ошпаренный и побежал в баньку отогреваться. Лекция была длительностью минут десять. Пальцы на правой ноге моментально потеряли все виды чувствительности. На левой сохранилась только холодовая, с повышенной импульсацией. Выручил Эдуард Лимонов. Заметив, как я подпрыгиваю на одной ноге, он оперативно подстелил мне туристический коврик.
Лекция имела бешеный успех. Учение «Детка» пошло в массы. Теорию решили тут же закрепить практическими занятиями. Отталкивая друг друга, все с радостными криками побежали к проруби. На шум сбежались все отдыхающие восточного хвоста водохранилища. Они кучковались на льду и все, как один, аплодировали. Двое наиболее смелых мужчин с гиперемированными от хронической рыбалки лицами подошли к костру и робко стали проситься в нашу прорубь. «У нас главный вон тот – здоровый, с бородой», - объяснил я. Мужики беспрекословно направились по указанному адресу. Спустя минуту они оргастически крякали из-за красно-жёлтой ткани. «Смотри, какие-то мужики в Санузле парятся» - подошёл я. «Сегодня можно, сегодня всё прощается», - туманно ответил поддатый Руся.
Мужики с обветренными лицами рыбаков остались очень довольны приёмом и рассыпались в благодарностях. Не отказались они и от кефира. После них в баню снова полезли мы с Сантиком. Его веник окончательно облысел, и Сантехник опять вспомнил про еловик. «Подожди, - сказал я, вылез, и, не найдя ели, наломал веток у свежеспиленной сосны. Увидав такой веник, Сантик вначале переменился в лице, но быстро приободрился, и мы парились «сосновиком» до красных царапин на коже.
Затем настал черёд короткого концерта. Короткого, потому что мой язык от холодного кефира онемел и плохо слушался. Были исполнены, конечно, «Крышечка», и почему-то песня гр. «Сектор Газа про заключённого, который взял вину на себя. Наверное, я чувствовал вину перед духом Порфирия Иванова за святотатство. Кто я такой, чтобы тягаться с гигантами духа, вроде его верных последователей? Чтобы доказать свою преданность его учению, я раз за разом окунался в прорубь, причем уже даже не добегая, а доезжая до неё по льду. Порфирий был непреклонен. «Да ты, я вижу, не уймёшься?» - хмурил он с небес свои белоснежные косматые брови. Но я не унимался.
Тогда он послал мне последнее, самое суровое испытание – красным микроавтобусом. Обманчиво теплый и уютный, с гостеприимно распахнутой боковой дверью, он оказался коварной ловушкой для неподготовленного, к тому же голого снизу по пояс, моржевика. Увидев расстеленный на днище спальный коврик, я, забыв про нехватку важных предметов верхней и нижней одежды, завалился спать.
Проснулся я, когда уже темнело. Сперва мне показалось, что Колесо Судьбы повернулось вспять, и я снова ночую в палатке Брюхи на берегу Гайны. Меня колотил сократительный термогенез. Особенно старалась, почему-то, левая ягодичная мышца. «Ты, наверное, примёрз ей к днищу», - выдвинул позже свою теорию Русьянов. Придумывать свою тогда не было настроения. Хочу здесь выразить свою благодарность тем людям, которые, увидев меня спящим в бусе с обнажёнными прелестями, накрыли меня всем, чем можно. Они спасли семейное благополучие четы Демидовичей. Кефир переполнял меня до краёв. На утробные призывы о помощи прибежал Руся и, матом отгоняя злого духа Порфирия, принялся поить меня водой из наполненного доверху пятилитровика, вставляя его горлышко мне в глотку и переворачивая бутыль вверх дном. «Форсированный диурез», - вспомнилась мне моя работа. Русьянову нужно работать народным целителем в какой-нибудь телепередаче – хворые излечивались бы прямо на глазах у изумлённой публики и убегали бы вон из студии. Я оттолкнул пятилитровик и понёсся в баню «У Эдюши-2» греться. Санузла к тому времени уже не было.
Я завалился в парилку прямо в одежде. Находящиеся там полуголые граждане с удивлением взирали на такое извращение. Эдюша зорко следил за тем, чтобы я не увлекался клеванием носом – видимо, заботился о санитарном состоянии своей бани. Несколько раз погревшись, я побрёл к костру. Теперь я решил оздоровляться лечебным голоданием, поэтому про солянку и магадановский торт сказать ничего не могу. Спустя несколько дней на фотографиях всё выглядело аппетитно.
Через некоторое время мы поехали. Огромное спасибо Полянским, которые довезли меня почти до самого дома. Я спал на переднем сиденье, но подсознание периодически выхватывало в ветровом стекле знакомые баннеры вдоль дороги. Расслабляясь назавтра в горячей ванне с пивом, рыбкой и книгой Стивена Кинга, я наконец-то осознал, что закаливание – это прекрасно.
