Погода в ближайшие дни обещала быть морозной. Солнце казалось, пробивается сквозь ледяную дымку. С умиротворением, скованные холодом, стояли в цепенеющей и отстранившейся от всего стылой тишине башенки Погоста. То был остров Кижи в Карелии.
Кижский Погост, возвышающийся серым изваянием, постепенно от нас отдалялся. Вот уже несколько километров мы отошли по льду Великой Губы от острова. Шли по набитому в снежной целине буранному следу. Как точно идти дальше, сами мы пока не решили, по льду Онежского озера или берегом.
- Смотри, Глаз, назад!
По этому же самому следу, догоняя нас, приближался в клубах кристальной снежной пыли трактор Беларусь. Лед в губе, по всей видимости, уже достаточно толстый, раз не боится он здесь ехать.
Трактор остановился. Водитель жестами показал нам, чтобы садились в прицеп. В прицепе лежала солома, и, прислонившись к борту, ехал милиционер в шапке-ушанке и с красным добродушным лицом.
Едва сегодня вышли, поняли сразу, мороз будет кусаться и чем ближе к вечеру, тем пуще. Он и кусался. Особенно пронимал насквозь в прицепе движущегося трактора. А трактор нельзя сказать, чтобы полз. Рессорно покачиваясь, он достаточно проворно и методично шел по обозначенному вешками ледобану. Километры бежали один за другим.
Мы кутались и ежились, интенсивно сжимали и разжимали пальцы, но от мороза все никак не было спасения. От этого были мы даже равнодушны к снежным просторам и пейзажам Великой Губы Онежского Озера.
Мы сделали по истине героический поступок – несколько кадров с видом на небо и далекий берег. Не знали мы тогда, что ни этих самых кадров, ни даже кадров с Кижским Погостом и прочих у нас не выйдет. В нашем «Зените» не разматывалась кассета с пленкой.
Встретился на пути застрявший в снегу и заглохший мотоцикл с коляской. Два заиндевевших от паров дыхания человека – усатый дядька и женщина. Воротники и шапки покрылись у них пушистыми кристаллами.
Мотоцикл взяли на буксир, усатого дядьку в прицеп, женщину в кабину трактора.
Трактор выбрался на берег и по неровной дороге через деревню Сибово довез нас до деревни Великая Губа. Румяный милиционер с добродушным лицом был бодр, поскольку одет по надежнее нашего брата. А вот мы с Дедом задубели и почти уже не сгибались, будто два поломанных шезлонга.
Уже село солнце. Немного согрела нас только ходьба. Шли на север по лесной дороге на Толвую. Рюкзаки тянули на лыжах, используя их как волокуши. Дорога была рельефной и не скучной. Не было ветра, и, когда двигаешься, не так кусался мороз, но косвенно чувствовалось, что он крепчает. Небо усеялось холодными звездами, которые не падали, а висели в небе и неустанно мерцали, стояла гробовая тишина, молчал густой хвойный лес Средней Карелии.
Вот уже десять километров отошли мы от деревни Великая Губа. Нужно было что-то планировать с ночлегом. Он нашелся как бы сам по себе. На пригорке, и несколько в стороне от дороги мы увидели нечто в вид загонов для выпаса скота. Нашелся и сарай-летник почти что без щелей и с подслеповатым оконцем. Печка была кирпичной, но не функциональной – верхний свод камина разрушен, а перекрыть его нечем.
Здесь было немало древесных отбросов. На улице разожгли яркий костер из обломков досок. Приготовили ужин. Возле костра приходилось сидеть вплотную, если чуть дальше, тепло моментально рассеивалось.
С дороги свернула какая то мощная техника и пробираясь по снегу направилась в нашу сторону. Их привлек костер. То был лесовоз-Урал. Освещая фарами снег, он пробороздил глубокую колею и, вздохнув тормозами, остановился неподалеку от нас. Вышел плюгавый водитель в свитере (наверное, в кабине тепло). Ничего интересного в нашем присутствии здесь ехавшие в лесовозе для себя не нашли. Нам объяснили, что должны все знать. Коль едут на криминал, то есть воровать лес.
Ночь в дощатом сарае выдалась лютой. Ближе к полуночи снаружи поднялся сильный ветер, он шумел неустанно в деревьях. Всегда ему места не хватает, всегда он недоволен и всегда что-то в себе таит. Такой же порывистый холодный ветер тонким посвистом врывался внутрь сарая, завывая в щелях между досками, как какой то метельный свей. Через эти щели проникали ледяные струи. Студентами мы были тогда слабы снаряжением. И все, в том числе и это крещение морозом, испытывали максимально приближенно на «своей шкуре». Главное, лежа в спальниках, было не шевелиться, во время движений куда то уходит драгоценное тепло.
Утро выдалось по всем меркам погожим. Но вместе с тем и суровым. Ветра уже не было. Но холод все тот же собачий. Почти не грело поднимающееся солнце. Искрился снег, в котором глубокими ровными бороздами пропечатался след от проехавшего здесь вчера Урала.
Пробовали наладить печку. Дед залазил на крышу сарая, прочищал лыжной палкой трубу. Печь мы растопили, прикрыв разрушенный свод куском толстого плоского шифера. Когда дело начало как будто ладиться, раздался мощнейший взрыв.
Конфуз в то утро следовал за конфузом. Дед попробовал съесть ложку сахара. Так она и прилипла к языку. Насилу освободился.
Мы уходили с нашего сурового зимовья. При свете дня оказалось, что стояли мы возле этих загонов на высотке, откуда открывается живописнейший обзор, особенно в южную сторону – таежное озеро, по форме напоминающее нашу Глубельку, только значительно больше и краше. Озеро Яндомозеро.
Мы продолжали свой путь в сторону Толвуи. Испытания морозом для нас тогда еще не закончились. Всегда интересуют цифры. Мы к тому времени разбили свой градусник. Но как потом выяснили, в ту ночь там было минус 38.
